Эротические страницы из жизни Фролова - [30]

‒ Здравствуйте, ‒ растерянно промямлила та, подавая мужчине руку. ‒ Извините, ради Бога, мы так ворвались…

‒ Да ничего, ничего, ‒ как бы обрадовано откликнулся Борис Алексеевич, ‒ очень приятно, мне очень приятно…

У него оказался красивый, бархатный баритон, почти как у Крисса Ри, а в уголках светлых, как талая вода, глаз четко обозначались характерные морщинки природной доброты.

А Елена Андреевна уже повернула лицо к Виктору, чтобы представить и его, и он невольно заглянул ей в глаза ‒ с одним только немым вопросом, хотя никакого специального ответа и не нужно было, она все светилась им, не только сиянием счастливых глаз, но и всем своим телом…

‒ А это Виктор… мой муж, ‒ опередила Ирина маму.

Господи, она чуть не ляпнула "наш" и даже мама это почувствовала. Вот дура!

‒ Здравствуйте. Мы только на минутку. Телефон молчал, мы заволновались…

‒ Да. Мы побежали. Слава Богу, все в порядке.

И она не выдержала, обхватила маму за шею и поцеловала в щеку:

‒ Ведите себя хорошо.

Они пошли домой пешком и за полдороги не проронили ни слова. Потом она вдруг села на скамейку и сложила локти на коленках. Он уселся рядом, не собираясь тревожить ее лишними словами. Однако все-таки не сдержался от упрека:

‒ Тоже еще… Ворвалась, как… Неловко теперь.

Она шмыгнула носом.

‒ Ты не знаешь… Она всего год назад пыталась покончить с собой…

‒ Что-о?!

‒ Не ори на меня!

Он застыл, как истукан, не зная, верить или не верить ее словам. А она только шмыгала носом и теребила пальцами носовой платок.

‒ Я как почувствовала тогда, вернулась назад, за зонтиком… с остановки. А в квартире газа полно… она уже и глаза закрыла. И записка на столе лежала… Боже… она даже похороны наперед оплатила… они потом пришли… уточнять… А она мне так и не открылась… ни словом… до самого прошлого воскресенья…

‒ Почему ты мне об этом раньше не сказала? ‒ возмутился вдруг он.

‒ Еще чего. Может и из-за кого?

‒ Что? Что ты мелешь!?

Но она больше ничего не говорила, на несколько минут полностью замкнувшись в своих мыслях. Пока не затопала пятками по асфальту, нервно и беспомощно:

‒ Господи, какие же мы с тобою скоты… Почему мы не додумались до этого раньше? Куда смотрели наши тупые глаза, а? Ты видел, какая она счастливая? А он? У них все получилось. Ты разрешил… только разрешил и у нее все получилось… так просто…

‒ Ну, ну, успокойся. Откуда же мы знали? Все ведь теперь хорошо…

‒ Ну хотя бы на пять, семь лет раньше… Сколько же ей осталось своего счастья?.. Безмозглые, бездушные слепцы…

‒ Но все-таки додумались же…

Она сразу запнулась, а потом неожиданно изменила тон:

‒ А он ничего мужчинка, правда?

‒ Вроде ничего…

‒ Интересно, какой он у него? Такой как у тебя или длинный и тонкий?

И захихикала.

А когда они подходили к самому дому, ему вдруг в голову как что-то выстрелило, он схватил ее за руки и повернул лицом к себе.

‒ Слушай, ты, ‒ выпалил он, пытаясь пронзить ее взглядом на самую дальнюю глубину, ‒ а этот, как его, мятник Димка… он на самом деле существует?

Но она не пустила его глубже зрачков, отвела глаза:

‒ Ты же не сошел с ума, правда? Конечно существует. И я ему тогда дала. С удовольствием.

А уже дома, в постели, на высоте индуцированного возбуждения, она вдруг остановила его и шепотом спросила:

‒ Ты ревнуешь ее?

‒ Нет. Совсем нет. С какой стати?

‒ Не ревнуй. Она от тебя никуда не денется. Когда захочешь, возьмешь ее. Даже если она выйдет замуж за этого Бориску. Только кликнешь, и она прибежит к тебе и подставится, не задумываясь, еще и раздвинет, вот так, чтобы сразу попал, вот так, как покорная сучка ‒ я знаю, можешь быть в этом уверен, ведь она ‒ это я, только чуть постарше…

3. Светлана

Костя все еще не приходил за световодами, а он собрал их уже три штуки, хотя деньги наперед получил только за один из них. Всего за четыре месяца он их сделал уже шестнадцать, каждый раз все лучше и точнее, эти последние три давали на выходе разрешение уже почти до сотни нанометров, настолько точно он подгонял кристаллы. Работа нравилась ему, это была не обычная халтура, хотя и левая, о которой никто в отделе и в лаборатории не знал, да и кому какое дело, многие из его коллег таким же вот образом подрабатывали и никогда не лезли друг другу с вопросами, а начальство вообще не обращало внимания, лишь бы плановая работа шла, у них там были свои приемы на дополнительный приработок. В назначении этих световодов Виктор подозревал что-то таинственное, и это ощущение усиливалось тем, что ни о Косте, ни о его таинственном шефе, для которого они изготавливались, он ничего не знал ‒ ни телефонов, ни адресов, а "шефа" вообще в глаза не видел. И слышал о нем только один раз, по междугородке от Гуляева, почти полгода назад, когда он попросил оказать тому содействие. Он и о Гуляеве практически ничего не знал ‒ ни где живет, ни где работает. И раньше не знал, они встречались только в лабораториях института, он тогда откуда-то приехал, то ли из Киева, то ли из Харькова, они вместе обедали в кафе, а иногда просто ходили по улицам, но говорили совсем не об адресах и телефонах.

Он часами сидел за столом, не вставая, к тому же Катька Решетилова все чаще стала укладывать свои коробки на стеллаж рядом с его столом и каждый день по несколько раз доставала их с верхнего яруса. Он даже подумал, что она специально это делает, чтобы он повторил свою наглую попытку, а затем смазать ему пощечину сразу за обе, потому что за одну первую было уже как-то поздновато.