Эрос - [61]

– Куда они делись? Ушли, даже не попрощавшись?

– С этим Борисом не все чисто. Я чувствовал это с самого начала. Ты видела, какие дорогие на нем туфли? – Олаф презрительно выпячивает губу. Его речи действуют всем на нервы.

– Может быть, ему надо отыскать свою машину.

– Может быть! – ядовито ухмыляется Олаф.

Этот день в Германии ознаменовался переворотом общественного мнения. Если прежде население ненавидело студентов, то сейчас люди впервые начали симпатизировать бунтарям. Группировка подкованных в теории политических провокаторов объявляет Социалистический союз немецких студентов движущей силой студенческого движения, и эта организация становится суперпопулярной.

Из дневника Софи. Запись от 3 июня 1967 года

Вечером – демонстрация против шаха перед Немецкой оперой. Огромное количество полицейских. Железными прутами размахивают не только персы, но и какие-то непонятные люди. Двое мужчин, уже не слишком молодых, Борис и Мартин, последний очень даже ничего внешне, увлекают меня на лестничную клетку. Внизу драка. Mы курили и разговаривали. Борис считает «Битлз» революционерами. Смешно. В какой-то момент раздался хлопок (выстрел!). Когда стемнело, пошла домой. Там яблоку негде упасть. Кажусь самой себе матушкой без куража. По радио передали новость о гибели студента Бенно Онезорга (возможно, тот самый выстрел-хлопок!). Позже пришел Мартин, еще позже – Борис. Довольно высокопарная дискуссия о стоиках и Нероне. Он напоминает мне кого-то, но не могу вспомнить, кого именно. Надо спросить у него, где мы могли встречаться. Хольгер снова краснобайствует. Олаф обозвал меня воспитательницей детсада. Такой ядовитый змей, постоянно мелет что-нибудь патетическое. Рано утром пошли на акцию памяти и протеста. Карин считает меня старухой. Мартин с Борисом оба куда-то запропастились. Позавтракала у Хольгера. Немного поспала.

Везде

Два дня спустя Софи возобновляет преподавание. Барак переполнен до отказа. Одни действительно слушают лекцию, другие явились лишь для того, чтобы встретиться с друзьями и удачно провести вечер. Мартин слушает очень внимательно, что-то записывает в блокнот. Борис не появляется. После занятия Мартин выходит на улицу, и вскоре кто-то ловит его за рукав. Он оборачивается и видит перед собой Софи.

– И куда же вы тогда запропастились, без единого слова? Ты и твой приятель?

– У нас работа.

Софи находит, что Мартин как-то неестественно немногословен.

– Ты можешь передать ему одну просьбу?

– Кому?

– Борису.

– Конечно, когда увижу его.

– Ведь ты его хорошо знаешь. Ты сам говорил.

– Да, можно сказать, знаю. Более или менее… Берлин – очень большой город.

– Разве вы не работаете в одной фирме?

– Не-а. У Бориса собственное такси. Он работает на себя. Что же я должен ему передать?

– Ничего.

Софи теряет уверенность. Ведь Борис сказал, что работает в такси лишь временно. Разве в таком случае покупают себе собственный «бенц»? Откуда у него деньги? Вот обманщик. Все врут, все лукавят.

– Я совсем расклеилась. Проводишь меня до дома?

– Кто – я?

– Ну а кто же? – отзывается Софи и берет Мартина под руку.

Здесь

Когда в половине шестого утра я вернулся в номер отеля, обнаженные Сильвия и Лукиан спали, прижавшись друг к другу. Я улыбнулся – нет, даже ухмыльнулся. Это был самый простой и самый гениальный выход из создавшегося положения, и я искренне порадовался за обоих. Хотя, возможно, между ними не было ничего серьезного – они просто использовали наилучшим образом ту ситуацию, в которую попали. Существа, которым можно позавидовать.

Лукиан проснулся, накинул простыню на свои голые чресла и спросил, как мои дела.

– Я совсем не могу водить машину.

– То есть?

– Теперь я таксист – и не умею водить.

– Скажешь тоже. Почему не умеешь? А тот спортивный автомобиль, помнишь?…

– Думаю, я все забыл и разучился.

– Водительские навыки не забываются. Потренируешься и живо все вспомнишь.

Я всегда любил Лукиана за позитивный настрой.

В Берлине категорически запрещены любые демонстрации. Это стало звездным часом для Социалистического союза немецких студентов, что организовывал просветительские акции, раздачу листовок, которые наконец-то стали читать, а не выбрасывать, как раньше, в мусор. Я сидел за рулем такси Мартина и заново учился вождению. Тренировались мы на огромной пустой парковке.

– Значит, она спрашивала про меня?

Машина резко дергалась, неуклюже виляла, передачи скрипели.

– Ну, – ответил Мартин.

– Так спрашивала или нет?

– Да, шеф.

– Что именно она сказала?

– Ничего…

– Что конкретно?

– Спросила, могу ли я передать моему приятелю Борису одну просьбу.

– О чем?

– Она не сказала. Сказала только, что расклеилась.

– Что значит – расклеилась?

– Она не уточняла.

– Ты был у нее?

– Нет, шеф. А что, это входило в мои обязанности?

Его ложь выглядела до смешного неуклюжей. Я давно уже нанял новых людей, что вели наблюдение за квартирой на Мерингдамм. Мартин заходил туда. Мне не составило бы никакого труда узнать все детали его визита, но я и сам этого не хотел. В квартире Софи были установлены жучки – пожалуйста, не ужасайтесь так – да, три прослушивающих устройства, но они предназначались лишь на крайний случай. Я строго-настрого запретил агентам снимать с них информацию и велел делать это только по моему особому распоряжению. Крайним случаем я считал момент, когда из тюрьмы вернется Генри. Мне казалось, что Софи грозит страшное насилие с его стороны, и даже видел во сне всякие ужасы на эту тему. Это был сон, всего лишь сон. Но когда человек боится чего-то, сны помогают предсказать события лучше любой Кассандры. Понимаете?