Эрос - [53]

Шрифт
Интервал

Середина февраля. Жуткий холод держит город в узде. Лето будет просто великолепным, но этого еще никто не знает. В плохо отапливаемом бараке у Коттбуссер-Тор Софи ведет политзанятие, и среди двух дюжин ее слушателей находится некто по имени Генри. Его не столько интересует политика, сколько привлекательная руководительница кружка – это он понимает еще до того, как Софи произносит первое слово.

Рядом с зелеными девчонками, что внезапно заинтересовались политикой, Софи ощущает, что молодость уходит. Генри всего двадцать семь, его просто распирает от похоти, а Софи и рада соблазниться. Он носит кожу, изображая жесткого типа с мягким сердцем. Уже одна его манера знакомиться – брать даму на абордаж привлекает Софи, и она быстро чувствует к нему тягу. Может, именно из-за своей вечно заниженной самооценки Софи считает очень привлекательным этого мускулистого, довольно невежественного, но очень честного субъекта, который с порога прямо заявляет ей: «Я хочу тебя!»

В начале марта Генри сделал себе татуировки. Оказавшись в спальне Софи, он демонстрирует ей изображения: Маркс на левом плече, Энгельс – на правом. По большому счету Софии от этого не в восторге, однако почему бы и нет? Ее эстетическое чувство напрямую подчиняется идеологическим взглядам.

Затем Генри переходит от слов к делу и дерет ее до тех пор, пока Софи не осознает, что до сих пор ее никогда еще не трахали по-настоящему, а так, потихоньку, шутя, профилактически. Генри набрасывается на нее, как ураган на беззащитную долину. Никакого сравнения ни с Рольфом, ни с теми тремя короткими романчиками, что были после него. Софи переживает экстаз многократного оргазма, но там, где заканчивается постель, как раз и начинаются проблемы. Генри не приучен пользоваться зубной щеткой, он хлещет самое дешевое и гадкое пиво, громко рыгает и знает о Бетховене лишь потому, что слышал шансонетку, где упоминалось его имя.

Этот самец склонен к насилию, и его агрессия: поначалу выплескивается лишь на демонстрациях. Он с остервенением ищет конфликтов, и первый булыжник, который летит из разъяренной толпы, обязательно швыряет Генри. Он уговаривает Софи тоже бросаться камнями, дескать, это поможет преодолеть ее мелкобуржуазные комплексы. «Мелкобуржуазный», «закомплексованный»… Эти слова звучат для Софи как самые страшные ругательства. В конце концов она поддается уговорам и кидает свой первый камень, что становится для нее в тот же ряд, что и первая затяжка марихуаной.

Брошенный неумелой рукой, камень не пролетает и двадцати метров, не принося вреда никому, но именно в тот момент ее фотографирует полицейский. Лицо Софи искажено гримасой неуверенности, выдающей мироощущение человека, живущего не в ладах с собой. Генри заставляет Софи открыть в себе такие грани поведения, которые никогда бы не проявились без его участия.

Эта весна заставляет ее нарушать все правила и законы, переходить все границы дозволенного, она готовит Софи массу удовольствий, нескончаемый праздник и качественный, просто первоклассный секс.

Но Генри занимается сексом не только с ней. Он просто ненасытен и трахает любую, кто дает. Упреки по этому поводу Генри высмеивает как попытку буржуазных репрессий. Приходит время образования коммун, где все спят друг с другом, по кругу. В душе это возмущает Софи, но она никогда не выражает своих протестов открыто, боясь показаться ханжой и старухой.

Ее ревность – ничто по сравнению с ревностью Генри, который постоянно уличает Софи в том, что она посмотрела в глаза другому на долю секунды дольше, чем нужно. В такие моменты Генри издает свирепый первобытный рев, который Софи расценивает как доказательство его любви. Весна 1967 года списывает многое.

Вы только представьте ситуацию – мир сотрясало в безумной пляске, все бушевало, карты смешивались и ложились по-новому, а я удрученно сидел в своем замке, не предпринимая ничего, лишь выслушивая донесения о том, что моя возлюбленная связалась с татуированным пивным алкоголиком и издает по ночам дикие оргазменные вопли.

Ощущать себя изгоем невероятно тягостно. Участвовать в этой революции мне было нельзя, даже если бы я сам этого захотел. Нельзя именно потому, что я обладал слишком большой властью и деньгами. Ну хорошо, я мог бы легко отказаться от денег и власти, но тем не менее в мою убежденность никто бы не поверил, да и сам я в глубине души не признавал этот переворот. Но как я завидовал тем, кто находился в самой гуще событий! Я надеялся на то, что волнения скоро улягутся, что первое опьянение свободой выветрится довольно быстро, но эйфория никак не проходила, и очень многие чувствовали себя безмерно счастливыми именно в эти дни. Я же ощущал себя, как оплеванный. Грош цена моему богатству, раз оно не позволяло мне участвовать в тех оргиях и экстатических сумасбродствах, которым запросто предавалась современная молодежь…

Рассказы Лукиана о Генри нагоняли на меня ужас. Я боялся и беспокоился за любимую, которая попала в явную зависимость от этого фрукта.

Немецкая опера

– В Берлин приезжает шах.

Генри прочитал об этом в газете и теперь, за завтраком, передает эту новость Софи. Та не сразу понимает, почему и для кого так важно это событие.


Еще от автора Хельмут Крауссер
Сытый мир

Хаген Тринкер по фатальному стечению обстоятельств не вписался в поворот и выброшен на обочину жизни, в мир бомжей и бродяг, который соседствует с «сытым миром», пытаясь ему противостоять…