Эрос и цивилизация. Одномерный человек - [24]
Культура — это прежде всего прогресс труда, т. е. труда для приобретения и расширения набора жизненно необходимых вещей. Сам по себе этот труд обычно не доставляет удовлетворения; по Фрейду, он приносит только неудовольствие и страдания. В его метапсихологии не предусмотрены первоначальные «инстинкт трудолюбия», «инстинкт мастерства» и т. д.[113] Такие предположения исключены ввиду концепции консервативной природы инстинктов, управляемых принципами удовольствия и нирваны. Когда Фрейд мимоходом упоминает о «природной неприязни людей к труду»[114], он всего лишь делает вывод из основной теоретической концепции. Повсюду в его работах встречается инстинктуальный синдром «несчастья и труда»[115], а его интерпретация мифа о Прометее вращается вокруг связи обуздания сексуальной страсти и цивилизованного труда[116]. Труд, необходимый для цивилизации, нелибидонозен; он связан с «неудовольствием» и поэтому предполагает принуждение. «Ибо какие мотивы могли бы побудить людей давать другое применение сексуальным импульсам, если бы при каком-либо распределении их они могли бы получать полное счастье? Они не отошли бы от этого счастья и не делали бы дальнейших успехов».[117] Если нет первичного «трудового инстинкта», то энергия, требующаяся для (не приносящей удовольствия) работы, должна была быть «отнята» у первичных инстинктов — у сексуального влечения и инстинкта разрушения. И поскольку цивилизация в основном — продукт Эроса, энергия прежде всего отнимается у либидо: «Затраченное на цели культуры отымается главным образом у женщин и сексуальной жизни».[118]
Но не только позывы к работе питаются за счет заторможенной по цели сексуальности. Специфически «социальные инстинкты» (такие как «нежные отношения между родителями и детьми… дружеские чувства и эмоциональные связи супругов») содержат позывы, которым «внутреннее сопротивление препятствует» в достижении их целей[119]; только благодаря такому отказу возможно их социальное превращение. Отречение каждого индивида (под нажимом внешнего, а затем внутреннего давления) — «источник, в котором берет начало материальное и идеальное богатство цивилизации»[120]. Хотя, по замечаниям Фрейда, эти социальные инстинкты «нет необходимости описывать как сублимированные» (так как они не изменили своим сексуальным целям, но довольствуются «неким приближением к удовлетворению»), он называет их «тесно связанными» с сублимацией[121]. Таким образом, мир цивилизации в основном представляется как мир сублимации. Но сублимация предполагает десексуализацию. Даже если она черпает из запаса «нейтральной вытесняемой энергии» в «Я» и в «Оно», эта нейтральная энергия «имеет источником запас нарциссического либидо, т. е. представляет собой десексуализированный Эрос»[122]. Процесс сублимации нарушает равновесие в структуре инстинктов. Жизнь покоится на союзе Эроса и инстинкта смерти, в котором Эросу принадлежит ведущая роль. Однако:
После сублимации у эротического компонента уже нет сил связать все дополнительное разрушение, и он освобождается в виде склонности к агрессии и разрушению.[123]
Непрерывно нуждаясь в сублимации и десексуализации, культура тем самым ослабляет создающий ее Эрос и освобождает разрушительные импульсы. Это угрожает цивилизации распадом инстинктов, причем влечение к смерти стремится взять верх над инстинктами жизни. Таким образом, цивилизация движется к самоуничтожению, поскольку в ее основе лежит прогрессирующий отказ от удовлетворения потребностей.
Но этот слишком очевидный, для того чтобы быть истинным, аргумент вызывает ряд возражений. Во-первых, не всякий труд предполагает десексуализацию и не всякий труд неприятен и требует самоотречения. Во-вторых, запреты, налагаемые культурой, также оказывают свое действие — и, возможно, главным образом направлены на производные влечения к смерти: агрессивность и разрушительные побуждения. В этом отношении культурные запреты оказывают Эросу содействие. Более того, сам труд в цивилизации представляет собой в значительной мере социальное использование агрессивных побуждений и, таким образом, служит Эросу. Для обстоятельного обсуждения этих проблем нужно освободить теорию влечений от ее исключительной ориентации на принцип производительности и рассмотреть сущность образа нерепрессивной цивилизации (подсказываемого самими достижениями принципа производительности). Такую попытку мы сделаем в последней части нашего исследования; здесь, вероятно, достаточно будет некоторых предварительных пояснений.
Психологические источники труда и их ресурсы составляют одну из самых игнорируемых областей психоаналитической теории. Наверное, здесь психоанализ оказался наименее способным противостоять официальной идеологии, благословляющей «производительность»[124]. Неудивительно поэтому, что в неофрейдистских направлениях, в которых (как мы увидим в Эпилоге) идеологические течения психоанализа торжествуют над его теорией, общераспространенным становится направление трудовой морали. «Ортодоксальное» обсуждение почти полностью сосредоточивается на «творческом» труде, в особенности на искусстве, в то время как труд в царстве необходимости отодвигается на задний план.
