Ермак: Начало. Телохранитель. Личник - [42]

– Эк как! Мастак! А просто выбить бы кинжал у Афоньки мог?

– Мог бы, деда Иона.

Я повернулся к окончательно обалдевшему Петрухе и попросил:

– Давай еще раз, Петр. Только медленно бей.

Петруха каким-то заторможенным движением обозначил удар кинжалом в мою сторону. В этот раз я, чуть развернувшись в плечах, уходя с линии атаки кинжалом, обозначил одновременные удары навстречу друг другу левой рукой по запястью, а правой по предплечью правой руки Башурова. Несмотря на слабые удары, кинжал выскользнул из Петрухиной ладони и упал на пол.

– Что же так не сделал вчера у Подшивалова?

– Деда Иона, Петр и я сейчас удары только обозначили. Если бы я вчера так же сделал, когда Афанасий бил, кинжал бы до стены улетел бы, а там девки сидели. Мог бы поранить из них кого-нибудь, или того хуже.

Ион Гусевский поднялся с лавки и, потрясая костылем в сторону своего внука, буквально взревел:

– Что, щенок, понимаешь теперь, почему я тебе вчера говорил о том, что Тимофей Аленин тебя пожалел?! Видел сейчас? Ему тебя проще убить было, чем обезоруживать, подставляясь чуть ли не спиной под твой удар. Он и тебя, сучонка, и девок пожалел! А себя нет. И вас всех пожалел! – Иона направил свой костыль на казаков-малолеток, которые от его рева сжались в тесную группу. – Ударил бы чуть сильнее – и покойники! У-у-у, выб…дки несрушные! А вы что скажете, станичники? – Ион Гусевский обвел всех находящихся в комнате казаков внимательным взглядом из-под густых седых бровей.

– Я больше половины ухваток и ударов Тимохи никогда в жизни не видел! – прогудел Давыд Шохирев.

– И я! И я! И я! – прозвучало чуть ли не со всех сторон.

– А ногами как машет! Внучку Ваньки Лунина как в челюсть засветил! – привстав с лавки и потрясая клюкой, почти кричал Митрофан Савин. – Экий стервец!

– И кто тебя, Тимоха, всему этому обучил? – перекрывая стоящий в комнате гомон, опять прогудел дед Давыд.

«Прости, дед Афанасий! – подумал я. – Иначе не поймут казаки!»

– Дед Афанасий учил. Сначала как всех казачат, а после того как родителей убили и мы к дядьке Ивану Савину в пастухи подрядились, дед меня на пастбище каждый день обучал. Сначала нашим родовым ухваткам, а потом и другим ухваткам и приемам учить начал.

– Ногами у нас так не бьются, – раздался бас Шохирева старшего.

– Так дед говорил, что эти ухватки он перенял во время Крымской войны. С ними тогда вместе кубанцы воевали. И был у них казак один, которого турки «дьяволом смерти», кажется, прозвали. Чтобы показать свою лихость, тот казак против вооруженных турок иногда с голыми руками выходил и побеждал их. Дед с ним подружился, и тот много чего из своих ухваток показал, а дед запомнил.

– Кубанцы – те да, любители ногами и руками помахать, – вздохнул Феофан Подшивалов. – Я как-то видел, как один подпрыгивал выше головы и одновременно двумя ногами удары наносил.

«Кажется, прокатило, – подумал я. – Что же, будем рассказывать сказки дальше».

– А еще я записи покойного дяди Ивана нашел, – продолжил я, когда казаки закончили воспоминания о кубанских казаках и их боевой выучке. – У него там приемы из панкратиона описаны.

– А это что такое? – спросил кто-то из казаков.

– Панкратион – это вид борьбы без оружия древних греков, – напомнил о своем присутствии батюшка Александр. – Очень сильные воины были. Их царь Александр Македонский полмира с такими воинами завоевал за триста с лишним лет до рождения Иисуса Христа. Во время этой борьбы никаких ограничений не было, что часто приводило к смерти кого-то из бойцов во время схватки.

– Эка как! – загомонили казаки. – Это что же, как в настоящем бою бились, батюшка?

– Еще и «банкратион» какой-то! – протяжно и громко вздохнул атаман Селеверстов и, повышая голос, сказал: – Ох, Господи, дела наши тяжкие! Все, давайте, малолетки, идите отсюда. А мы решать будем, что с вами делать. А то со всеми этими «банкратионами» до ночи не разберемся.

«Подсудимые» потянулись на выход из комнаты и вышли на площадь перед правлением, где разделились на две группы: я с Ромкой и казаки-малолетки, которые начали что-то горячо между собой обсуждать. Мы с Ромкой стояли и молчали. Через некоторое время в нашу сторону направился Афанасий Гусевский. Я невольно напрягся, но после первых слов Афанасия расслабился.

– Тимофей, прости меня за то, что я вчера на тебя с кинжалом кинулся. Когда ты меня ногой в грудь лягнул, у меня все в глазах от гнева потемнело. Кинжал выхватил, не думая.

– Бывает, Афанасий. Я бы тоже, наверное, голову потерял, если бы меня кто-то из младших казачат ударил.

– Э, нет! Я сегодня убедился, что головы ты не теряешь. Мне вчера дед весь вечер твердил, что ты меня пожалел, когда я ему описал нашу драку. А я только сегодня увидел, что тебе действительно проще меня убить было. И это, Тимофей, можно я к вам с Ромкой на занятия приеду? Мне по весне в полк на службу идти. Хотелось бы твоим ухваткам научиться, а то, по рассказам, на службе всякое может быть.

– Конечно, Афанасий. Приезжай. Мы с Ромкой каждый день с утра и до обеда тренируемся.

– И это, Тимофей, ты Семена Савина остерегайся. Он вам с Ромкой своего позора не простит. Он и сейчас остальных подбивает Ромку поймать и отметелить. Остальные, правда, не особо рвутся, но поберегитесь.