Ермак, или Покорение Сибири - [84]

Напрасно Кучум употреблял усилия, чтобы достать утопшее тело Ермака; оно не прежде недели, то есть тринадцатого августа, прибито было волнами к епачинским юртам, отстоявшим в двенадцати верстах от Абалака. Внук князя Бегиша, Яним, занимавшийся в то время рыболовством, увидел его и, вытаща из воды, узнал по брони с золотыми орлами на груди и на спине. Слух о сей радости с быстротою молнии разнесся по всем улусам. Издалеча мурзы татарские и князья остяцкие и вогульские стекались взглянуть на труп исполина, почитаемого ими бессмертным. Чтобы удостовериться в его смерти, варвары пускали стрелы в бездыханное тело, и приходили в испуг и недоумение, когда при всякой язве из него выступала свежая кровь. Плотоядные птицы, стадами виясь над трупом, не смели его коснуться, иным снился Ермак воскреснувшим с мечом грозного мстителя. Сии и подобные чудные явления заставили их с честью предать останки героя на Беглишевском кладбище, под густой сосной, недалеко от векового кедра, которого сухой остов доселе еще существует. Не менее дивные чудеса представлялись и над его могилой: ночью пылал над нею огненный столб, днем слышали явственно страшный голос победителя Сибири. Земля с могилы Ермаковой производила исцеление и возбуждала неодолимый дух мужества[73]. Кучум дотоле не успокоился, доколе муллы и ахуны не нашли способа перенесть тайком тело Ермака в такое скрытое место, что никто впредь не мог отыскать его. Погребение Ермака праздновано было татарами с величайшей роскошью и весельем: более тридцати быков съедено было при сем торжестве. Верхнюю кольчугу Ермака отдали жрецам славного белгородского идола, нижнюю – мурзе Кандаулу[74], кафтан – князю Сейдяку, а саблю с поясом – мурзе Кораге.

Автор желал бы для полноты картины представить после сего родословную нашего героя; но, к сожалению, происхождение Ермака покрыто тайной. Сведения, помещенные о роде его в рукописной Повести о взятии Сибирской земли, из коей почтенный историограф наш привел несколько выписок в драгоценных своих примечаниях, не заслуживают доверия! А сказка, изданная в 1807 году под названием Жизнь и деяния Ермака, и того менее, почему остается ограничиться некоторыми преданиями о роде и молодости Ермака, сохранившимися на Дону. Достоверно, что он был сыном простого казака и назывался Василием. Ермак же было ему прозвище, которое нередко в тот век на Руси и в высшем сословии заменяло имена, даваемые при крещении. Прозвище сие получил он от дорожного артельного тагана, называвшегося у них Ермаком, который поручался юному Василию во время походов и наездов казаками, бравшими его с собою в должности кашевара, заметя в ребенке необыкновенную сметливость и проворство. По мере возмужалости своей Ермак отличался перед своими сверстниками мужеством и отвагою, составлявшими первое достоинство молодого казака. Рожденный с буйной, пламенной душой и необузданной волей, он не умел ни чувствовать, ни действовать равнодушно. Очень естественно, что, познав сладость любви, Ермак предался всей необузданности пылкой страсти; он полюбил дочь знаменитого атамана Смаги. К несчастью Ермака, Мещеряк был также неравнодушен к прелестям наследницы богатого Смаги и по старшинству своему перед Ермаком надеялся быть предпочтен отцом и дочерью. В последнем он ошибся: невинная девушка предпочла страстного отвагу расчетливому атаману и платила взаимностью Ермаку, который между тем, приобретая более и более уважения и силы у своих земляков делами славными, избран был и сам в атаманы. Мещеряк, как самый хитрый злодей, не решался идти открытой силой против столь опасного неприятеля: напротив, втеревшись в дружбу и доверенность Ермака, с величайшим искусством старался отвращать его от любви, как недостойной его страсти, порождал беспрерывно распрю между Ермаком и Смагою, увеличивал подозрительность, которой обыкновенно сопровождается пылкая любовь, и наконец успел представить в таком вероподобии неверность его любезной, что Ермак в порыве бешеной ревности поразил существо, им обожаемое, невинное, страстно его любившее, и тем же кинжалом предал смерти мнимого своего соперника.

С сей минуты пылкая страсть превратилась в растерзанном сердце Ермака в ненависть неограниченную: он поклялся презрением, мщением неверному полу, созданному для гибели человеческого рода; но невинная кровь жгла его сердце, преследовала его во сне и наяву, не давала ему часа покою, не только радости в сей жизни, сделала его мрачным, суровым, человеконенавидцем… Гонимый более совестью, нежели угрожаемый местью, Ермак с горстью отваг перебрался на Волгу и скоро привел набегами своими в ужас все караваны, стремившиеся с Востока в Астрахань, Казань и Москву. С неимоверным искусством умел Ермак избегать великие силы, посылаемые царем Иоанном Васильевичем для усмирения дерзких разбойников, а в случае необходимости разбивал их. В одном кровопролитии Ермак находил себе еще некоторую отраду, кидался во все опасности, искал смерти, но смерть его щадила.

Донцы восхищались громкими подвигами своего земляка, толпами собирались под хоругвь его самой отчаянной отваги всякий раз, как не было дела у них с соседями. Между тем ненависть Ермака к людям превратилась летами в хладнокровие, пылкость – в рассудительность, отчаяние – в осторожность. Лета ослабили с обеих сторон и воспоминание несчастий, совершившихся в Раздорах,  – Ермак возвратился на родину. В сем положении познакомились мы с Ермаком Тимофеевичем на пиру атамана Луковки и следовали за ним до плачевного окончания славных дел его.