Ермак, или Покорение Сибири - [79]

– Больше ничего не велел сказать мурза? – спросил Мещеряк гонца с приметным негодованием.

– Ничего, кажись; правда, он говорил, что дозволит вам захватить с собою казны и пушного из казацкой казны; да вы, чай, и без него догадаетесь.

– Спасибо за милости,  – проворчал сквозь зубы Мещеряк и кинул на вестника такой нежный взгляд, что всякий бы понял, что он его поблагодарил бы по-свойски, если б считал себя сильнее.  – А остяки и вогулы с нами ли? – продолжал Мещеряк, желая выведать побольше от татарина.

– Вестимо,  – отвечал сей последний.  – Их ведет с полуночи князь Демьян, а мы с татарами, да ногаями обступим крепость с полудня. Прощай,  – сказал он, садясь на коня,  – я свое дело отправил, пеняй на себя, коли не послушаешь или замешкаешься.

Мещеряк долго не знал, что ему предпринять,  – увидя себя обманутым злодеем, себе подобным, увидя все преступные замыслы свои разрушенными в одну минуту, он пылал мщением.

– Ну, товарищ, собирайся-ка на тихий Дон,  – сказал он Самусю с адской усмешкой,  – да нагреби в шаровары-то побольше казны Ермаковой, Карачи не взыщешь.

– Вера неймет, атаман,  – сказал Самусь,  – давно ль я своими ушами слышал, как проклятый Карачи клялся своим проклятым пророком поставить тебя вместо Ермака, коли пособишь уходить Кольца и выслать Грозу из Искера.

– И исполняет по-татарски,  – заметил Мещеряк, скрежеща зубами…

– Левую руку дал бы по локоть отрубить, чтобы правой воткнуть нож в горло этого басурманина…

– Молись Богу,  – прервал Мещеряк в каком-то неистовом исступлении,  – поправимся, поплатимся… Не ругаться же этому нехристю над казаками православными… Ошибется, думая, что они пропали без Кольца и Грозы. В Искере останется еще Мещеряк.

Скорыми шагами вернулся он в крепость и известил Ермака Тимофеевича как о гибели атамана Кольца, так и о предстоящей опасности столице, уверяя, что он подслушал эти ужасные вещи от двух татар, переправлявшихся через Иртыш.

Ермак не хотел верить столь гнусной измене, но опытность научила его не пренебрегать никакими слухами. Он немедленно отдал приказ запереть все выходы в крепость и зарядить пушки и фузеи, удвоил часовых и был в готовности отразить сильное неприятельское нападение.

В крепости водворилась такая тишина, что малейшее движение, легчайший шорох были слышны на дальнее расстояние вокруг. Перед рассветом пронесся по Иртышу гул, подобный предтечи бурана.

– Вот и незваные гости к нам жалуют,  – сказал Ермак Тимофеевич, указывая на шум, и приказал прекратить самые оклики сторожевых, дабы более убедить неприятеля в беспечности крепостных жителей. С крайней осторожностью зажгли фитили и, держа их над заправками, подпускали ближе и ближе татар, которых несметные толпы расстилались по покатости, подобно морским волнам, между тем как остяки и вогулы в виде черного тумана подымались со дна пропасти от речки Сибирки. В мгновение, когда те и другие хотели гаркнуть, чтобы взлететь на валы крепости, грянул гром, заколебалась земля под ногами их, и целые ряды между ними исчезли. Осажденные готовы были повторить гибельный удар, но более не было надобности – неприятель отхлынул с ревом и стенанием, подобно морскому приливу, оттолкнутому далеко в океан гранитными берегами Нового света.

С рассветом дня усмотрели черную дугу, облагавшую крепость с одного берега Иртыша до другого. По мере прояснения предметов открылось, что неприятель расположился необозримыми обозами вокруг Искера в намерении взять крепость голодом. Ермак с ужасом увидел всю опасность. Конечно, он мог бы делать вылазки, но жалел своих людей малочисленных, малые пушки его не доставали до обоза. Все сношения прекратились как с окрестными юртами, так и с самыми отдаленнейшими, которые в одно время свергли с себя минутное иго и вооружились против своих победителей. Атаман Яков Михайлов сделался жертвой сего восстания, быв захвачен остяками в разъезде. Царство и подданные вдруг исчезли: несколько сажен земли остались единственным владением в Сибири завоевателей Сибири.

Ермак, изобретая способы выйти из сего опасного положения, находил одно только средство возможным: это сделать отчаянный удар на стан Карачи и, поразив его, привесть в панический страх варваров; но главное затруднение состояло в том, что никто из казаков не знал его ставки.

Трудно представить радость, которую принесло в стенах печального Искера неожиданное появление шамана Уркунду. Казалось, в образе его слетел с ним ангел-утешитель; не было казака, даже Мещеряк со своими наперсниками, казалось, был ему рад; все толпились вокруг него, все спрашивали, каким чудом он упал с неба, ибо неприятель никого доселе не допускал к ним, и Уркунду принужденным нашелся почти каждому повторять, что его отправил с дороги атаман Гроза.

Действительно, Гроза прислал Уркунду к друзьям своим вместо ангела-хранителя, зная его сметливость и неусыпность. В день гибели Кольца ему стало так грустно, что он сам бы вернулся к ним, если б не имел на руках своих Маметкула. Уже в приближенных юртах узнал шаман об измене Карачи и о всеобщем восстании против казаков. По известной сметливости своей он выспросил все подробности, касающиеся до неприятельского положения, а потому, к неописуемой радости Ермака, взялся проводить казаков в стан Карачи, который расположен был близ Сауксанского мыса, в пяти верстах от Искера.