Ермак, или Покорение Сибири - [26]
Первой ворожбою его по изгнанию христианина из аула было об успехе предполагаемого набега на одного киргизского султана, отогнавшего их табун прошлой зимой. Призванный им шайтан объявил через уста своего служителя, что для совершенного успеха повелевает ему четыре ночи ездить на четырех лошадях вокруг аула, дабы вогнать силу и мужество не только во всадников, но и в коней, что в это время все жители от мала до велика не должны показывать носу из кибиток своих до самого восхода солнца, иначе пропадут и с ним. Разумеется, что он не щадил ни кривляний, ни диких криков, ни смрадной черноты дыма – для возбуждения слепой покорности воле шайтана. Сему немало содействовали еще ужасные рассказы шамана о видениях, представлявшихся ему в первую ночь, которую он исправно провел на коне, и явления, чудившиеся многим суеверным старухам. Другую ночь, как мы видели, он употребил для освобождения Грозы.
В ауле ожидала Ермака другая неменьшая радость: он нашел там Брязгу и Кольцо, которые шли уже к нему навстречу.
Самые благоприятные вести были наградою за столь долгое терпение и бездействие. Умные Строгановы приняли с радостью предложение Ермака, честили его посла и прислали в подарок ему соболью шубу, другим атаманам, то есть Кольцу, Грозе и Пану, – по лисьей, а всей дружине – по песцу на шапку и по гривне денег. Все радовались, обольщались надеждою, один Мещеряк считал себя обиженным и с пособием лукавого Самуся, своего достойного наперсника, исподтишка старался дать иной, превратный вид успеху и последствиям сего предприятия. Одних пугал неизвестностью отдаленного пути, других – мстительностью Иоанна, который нарочно велел Строгановым заманить их к себе для того, чтобы погубить, и тому подобное. Шайка легковерных увеличивалась более и более, так что к вечеру Мещеряк надеялся уже иметь решительный перевес в кругу, назначенном на следующее утро с восходом солнца.
Глава десятая
Буря. – Совещание злодеев. – Зажигательство. – Неудача. – Круг. – Речь Ермака к дружине. – Воззвание Строгановых к казакам. – Нерешимость дружины. – Притворство Мещеряка. – Казаки убеждены Ермаком идти на Кучума. – Счастливое предзнаменование. – Предсказание шамана.
В продолжение целой ночи свирепствовала ужасная буря; но перекаты грома менее беспокоили Ермака, чем отдаленные думы. Что касается до успеха будущего круга, то он уверен был, что если не сила его велеречия, то сила истины убедит всех последовать за ним на великое предприятие. Совершенно противные чувства волновали душу и не дали покою Мещеряку. Он изобретал способы, как бы тайно разделить дружину, надеясь сделаться главою противной стороны. Подобно борьбе стихий небесных, необузданные страсти честолюбия и мщения бушевали в его сердце. Ему сделалось душно в кибитке башкирской, и он вышел на воздух. Оглушительные раскаты грома, огненные молнии и порывистый вой ветра ответствовали внутренней его буре. С каким-то особенным наслаждением глядел он на пылающее небо. Неожиданное появление Грозы разрушило многие его надежды и замыслы. К тому же он встретился с ним так неприязненно, взглянул на него так подозрительно, как будто отгадывал его намерения. Надобно было освободиться от столь опасного врага и соперника.
Полный сими мыслями, он возвратился в кибитку и, разбудив бережно Самуся, повел его на конец рощи, дабы шум деревьев не мешал им разговаривать тихо.
– Самусь, – сказал Мещеряк, – заметил ли ты, как встретил меня этот башкирский ясырь? Надо от него отделаться!
– Надо, очень надо! – отвечал Самусь. – Тебе, видно, не гребшилось, спал как крот, а я кое-что подслушал.
– Говори скорее.
– Гроза хочет обвинить тебя перед целым кругом.
– Для чего же ты прежде мне этого не сказал?
– А зачем? Чем бы ты помог?
– Как чем? Я бы тотчас закрыл ему рот навеки.
– И это надо умеючи. За ним глядит колдун, словно домовой.
– Что ж – и его с ним вместе.
– Ты совок, да не ловок. Не диво зарезать и пятерых сонных, а нужно свести концы с концами. Я придумал лучше тебя.
– Не мучь, скажи!..
– Ты войди потихоньку в кибитку, да и угомони их, а я мигом запалю ее. Только стукни, смотри, кистенем… Если и не сгорят, то подумают, что убило волею Божьей: по эдакой грозе и не диво.
– Славно! Ай да Самусь, молодец! Только скажи поскорее, что они, проклятые, обо мне говорили?
– Гроза, видишь, перед всей дружиною хочет тебя изобличить в измене, в убийстве, когда ты пырнул его ножом в одежде московского стрельца, как наводил опричника на Луковкин дом.
– Ха, ха, ха! На это, любезный, – прервал Мещеряк, – у меня готовы и отговорки и доказательства. Но все-таки лучше ему зажать рот.
– Злодеи! – раздался голос при треске ужасного грома, и Мещеряк с единомышленником своим вздрогнули, как будто кто ни есть произнес их собственный приговор.
