Эринеры Гипноса - [66]

Свободный человек не должен жить в рабах. Для каждого из нас это было законом жизни. Лучше умереть, чем каждый день унижаться перед тюремщиками. Я помнил историю Полиса. Во время войн с чуждыми народами целые семьи принимали яд, если погибало войско, в котором сражались их отцы, мужья и сыновья. Неспособность сражаться равнялась смерти. Отвергая саму идею рабства и существования в новом мире, где устанавливали свой порядок враги.

Руф всю жизнь прожил в Александрии, принимая правила и порядки агломерации. Но в момент опасности поступил как истинный житель Полиса.

– Севр сделал бы для нее то же самое, – сказал я. – А она – для него. Я убил бы своего близкого человека, чтобы спасти его от пыток. И любой из уроженцев Полиса поступил бы так же. Палач получит лишь мертвое тело, которое ничего не чувствует, которому уже все равно, что с ним будет. А жертва обретет свободу.

– Притяжение крови, – пробормотал Руф, устало потер глаза. И мне показалось, что он повторяет чью-то мысль, которая давно крутилась в его памяти.

– Когда мы закончим с этим делом, хочешь уехать в Полис? Жить спокойно?

Он покачал головой.

– Мне там нет места. Он выпил меня без остатка, этот город. Уже давно. И продолжает каждый день отжирать по кусочку.

Руф провел обеими руками по лицу, яростно потер щеки, рассмеялся хрипло:

– Вот почему они не хотели, чтобы я обращался к вам. Знали, что произошло на самом деле и что эту правду можно вытащить из меня.

– Мы все время балансируем на тонкой грани, Руф. Мой друг – оракул, и его основное правило: не сказать человеку лишнего, чтобы не сломать ему жизнь.

– Ладно. – Он отмахнулся от этих сведений, не желая слушать оправдания местным сновидящим, опустился на стул. – Какие у тебя планы дальше?

– Мне нужно встретиться с Аминой. Лично. Хорошо бы побеседовать с ней о деяниях ее отца. Если ей что-нибудь известно об этом.

– Смотрю, пока она не особо стремится разговаривать с тобой.

– Сделаем еще одну попытку.

Не расстегивая, я стянул через голову мокрую от пота рубашку, кинул, не глядя, на стул.

– Позвони своему другу из газеты еще раз. Пусть напишет новое письмо. О том, что журналист… нет, лучше историк из Полиса приехал в Александрию специально для того, чтобы встретиться с госпожой Аминой. И хочет сделать ей важное, конфиденциальное предложение.

Руф в задумчивости почесал спинку носа, выпрямился на скрипнувшем стуле.

– Ладно. Сделаю.

Он договаривался со своим приятелем, пока я был в ванной, где пытался смыть усталость этого долгого дня.

Получалось плохо. Струи воды лупили по голове и плечам, стекали по спине, омывали ступни и уносились в сливное отверстие с грохотом водопада. Утерянное спокойствие и силы не возвращались.

Рассадник дэймосов, вот что такое Александрия.

Левк мертв. Скорее всего. Или провалился в глубокую кому. А я собираюсь еще сильнее разворошить это гнездо. Если до этого я всего лишь наблюдал на краю ямы за копошением ядовитых гадин, то теперь придется залезть в нее с головой.

Не знаю, сколько я простоял под душем, но когда за дверью прозвучал голос Руфа, понял, что замерз основательно.

– Мэтт, ответ получен.

Я выключил воду, поспешно вытерся, натянул джинсы, вышел из ванной.

– Встречи не будет.

Лицо Руфа, освещенное белым светом от экрана ноутбука, было озадаченным и одновременно усталым. Веки покраснели, глубокие тени изрезали лоб.

– Я ожидал этого. Приманка «гость из Полиса» не сработала. Значит, завтра… – я взглянул на часы, – уже сегодня поеду поброжу у ее дома.

Он нахмурился еще сильнее. Потер подбородок, заросший седой щетиной.

– Слушай, Мэтт. Я не хотел втравить тебя в такую опасную игру. Один раз нас уже попытались взорвать. Чего ожидать теперь?

Я понимал его. Руф всего лишь желал узнать, что произошло с теми двумя из его прошлого. И наказать виновных в их смерти, но не вступать в разборки дэймосов.

Я плюхнулся на диван и вытянул ноги. За окнами отдаленно шумела ночная Александрия. Горели разноцветные огни, с ревом проносились машины и мотоциклы, ароматный запах благовоний и кальянов просачивался в квартиру вместе с неумолкающим гомоном. За стеной снова начали вопить и плакать. Сквозь узкие щели в жалюзи врывались дымные полосы кипящего света.

– У тебя есть близкие, Руф? – спросил я, следя за желтым пятном, ползущим по потолку.

– Нет. Родители очень давно умерли. Больше никаких родственников. Я один.

– Когда я говорю «близкие», имею в виду друзей тоже.

– Был. Но погиб. Лет пятнадцать назад. Почему ты спрашиваешь?

Потому что вряд ли я смогу защитить тебя. Дэймосы с легкостью «исчезают» в своих играх, что уж говорить о простых людях.

– Никто не будет жалеть о моей смерти, – произнес он, словно прочитав мои мысли. – Мне почти восемьдесят, Мэтт. Сколько, думаешь, я еще проживу? Хорошо если свалюсь сразу с остановившимся сердцем. А если придется умирать в местной больнице? Медленно гнить, прикованным к постели, превратиться в беспомощный кусок мяса… Когда любая собака может пнуть, унизить… Не хочу.

Он с силой потер ладонями виски, словно отгоняя близкое видение будущего.

– Если ты считаешь, что меня убьют… могут убить в этой войне, пусть так и будет. Я готов. Это станет достойным завершением.