Еретик - [10]

– Это наговоры, генерал! – Повернувшись к Скалье он пылко протестовал. – Сажал и вешал в Сене императорский полковник…[11]

– По твоему доносу!

– Чем ты это подтвердишь?

– Избежав отмщения у скоков, он в Риме затеял интригу с воспитанницей кардинала Меллино, – продолжал обращаясь к растерянному инквизитору, иезуит. – Мошенник!

– Если бы мы, генерал, – возразил Скалья, – начали очищать курию от развратников…

– Кто бы остался? Но в курии никто не защищает свою греховность. А Доминис всякий порок возвел в достоинство. Высокопреосвященный, избегай сплетен! Встав выше политических страстей, ты будешь судить Марка Антония за теологические заблуждения и моральные прегрешения. В дознании тебе окажут помощь Римская коллегия и люди, знавшие архиепископа в Сплите и в Лондоне. Помимо отца Игнация, ты можешь опираться на сестру Фидес. Честная сестра, ты сообщишь кардиналу все, что знаешь. Да пребудет с вами мое благословение!

От взгляда Скальи не укрылось, что старого архиепископа, несмотря на опасность, которая ему угрожала, и ужасные обстоятельства, в которых он оказался, взволновало появление одетой в белое монахини. Господь ведает, что между ними было! Однако по заросшему лицу узника невозможно было понять, радует ли его эта встреча или печалит, ожидает ли он помощи или беды; лишь на секунду у него в глазах вспыхнул огонек и дрогнули сильные губы. Пока инквизитор колебался – дозволить ли им общение между собой, – белая монахиня приблизилась к узнику как к старому знакомому, и у кардинала не оставалось иного выхода, как заняться осмотром измятых бумаг, которые он стал извлекать из мешка и раскладывать на судейском столе.

Целиком уйдя в изучение рукописей, он старался не слышать диалога у себя за спиной, но помимо воли смысл беседы, опасной и влекущей, проникал в его сознание. Скалья знал все изданные сочинения Доминиса. Самым важным из них был трактат «О церковном государстве», экземпляр которого испещряли авторские замечания, видимо, для нового издания. Неизвестное заключалось в рукописях. На первой странице каждой из них в верхнем углу четко указывалось место ареста, дата и имя лица, производившего обыск, – чаще всего стояло 17 апреля 1624 года, день, когда Марка Антония увезли в Замок святого Ангела. Помимо латинских теологических сочинений, здесь было множество страниц, заполненных загадочными рисунками и расчетами. Математика и физика, внушения дьявола! Бесконечная цепочка строк создавала некий неведомый мир со своей собственной политической, религиозной и естественнонаучной основой. Невольный исследователь начинал испытывать уважение к гению, который стремился проникнуть мыслью за пределы постижимого. Опустошив мешок – ни один листок не должен пропасть, – кардинал подавленно опустился в кресло перед грудой исписанной бумаги. Сам себе он казался сейчас мышью, которой предстояло прогрызть эту груду, чтобы проникнуть к ее сердцевине.

– Монсеньор!

Рядом с креслом стояла сестра Фидес, и это еще больше смутило кардинала. Нечего сказать, хорошую помощницу подобрал ему орден иезуитов. Неведомым ароматом повеяло от белой аббатисы, ароматом, который ей не удалось вытравить в Замке святого Ангела; а может, это было ее дыхание? Она сумела вывести его из равновесия, хотя начала доверительно, даже льстиво:

– Монсеньор, ты олицетворяешь собой непреклонность. В курии это не самый частый пример.

– Господи, помилуй!

– Кардиналы проповедуют любовь к ближнему, нестяжательство, а какую жизнь на самом деле они ведут?

– Господи, помилуй!

– В этом противоречии между священными принципами и алчностью окружающего мира где стоишь ты, монсеньор?

– На камне апостола Петра.

– На алтаре, одинокий и жалкий, подобно статуе святого…

– Честная сестра!

– Теперь тебе пора сойти с этого алтаря. Как же иначе ты сможешь впикнуть в преступления людские?

– Мне часто приходилось иметь дело с преступниками…

– Воистину, но как святому, самаритянину, человеку стороннему. Здесь же, в Замке святого Ангела, ты должен познать грех, опуститься на самое его дно.

– Господь поддержит меня…

– Здесь ты сам должен стать богом…

– Хватит!

Окрик этот ему самому показался неуместным. Она держала себя безукоризненно, только ее слова… Слова! Странные и необычные. Когда они растаяли под сводами Палаты правосудия, он снова увидел перед собой одетое в белое загадочное существо. Он смотрел на нее в ужасе, с трудом заставляя себя поверить, что это говорит монахиня, столь совершенная своим обликом. Будь она фривольной и навязчивой, наподобие блудниц, каких ему приходилось видеть по ту сторону исповедальной решетки, защищаться было бы легче. Привычная дисциплина духа и тела сделала его неприступным для искушения, подстерегавшего во мраке исповедальни. Но теперь эта осторожность оказалась непонятным образом усыпленной. Опытная аббатиса предлагала ему себя, точно бесплотная доверчивая девица при конфирмации. Стать свободным, как бог?! Она искусительно улыбалась, будто уже подставляя губы, поцелуй которых походил бы на некий непостижимый обряд. Господи, о чем он думает?! Следовало укорить ее в сказанном, осудить то, что скрывалось за кошачьей повадкой.