Еретик - [2]

За английским лагерем поднялась струйка дыма, а спустя несколько мгновений над болотами прокатился громовой раскат. Очевидно, пушечное ядро ударило в стену, но Филипп находился слишком далеко, чтобы оценить попадание.

— Нужно побить их хотя бы здесь, — присоединился к Шарни граф Монморанси. — Гарнизон это воодушевит, а в сердца англичан вселит отчаяние.

С какой стати англичане должны отчаиваться из-за поражения. Филипп подумал, что это заставит их тем упорнее защищать дорогу по ту сторону моста, однако понимал, что не сможет долго удерживать разгоряченную свору своих бойцов, завидевших ненавистного врага. Поэтому король согласился.

— Захватите башню, — коротко распорядился он, — и да дарует вам Бог победу.

В то время как его сеньоры собирали людей и вооружались, король оставался на прежнем месте. Ветер нес с моря запах соли и какой-то гнили, скорее всего, гниющих водорослей. На Филиппа это навеяло меланхолию. Новый астролог отказывался являться к королю неделями, ссылаясь на лихорадку, но Филипп вызнал, что звездочет пребывает в добром здравии, а это означало, что звезды предсказывали большую беду и астролог просто боится предстать перед королем с недобрыми вестями. Под облаками кричали чайки. По морю под раздутым парусом плыл корабль в сторону Англии, другой, ближе к берегу, стоял на якоре, с него переправлялись на берег солдаты — новое пополнение вражеского войска.

Филипп повернулся в другую сторону и увидел на дороге группу примерно из сорока или пятидесяти английских рыцарей, направлявшихся к мосту. Он осенил себя крестом, молясь о том, чтобы атакующие успели отрезать их от моста. Король Франции ненавидел англичан. Ненавидел смертной ненавистью.

Герцог Бурбон поручил командовать штурмом Жоффруа де Шарни и Эдуарду де Боже, что, разумеется, было правильным решением. Король доверял обоим рыцарям как людям здравомыслящим и не сомневался в том, что они сумеют захватить башню, хотя по-прежнему не знал, какой в этом будет толк; но он решил, что так все-таки лучше, а не то самые нетерпеливые ринутся очертя голову через мост и потерпят сокрушительное поражение, увязнув в болоте. Он знал своих рыцарей, им только дай сделать такую вылазку. Война для них азартная игра, а каждое поражение только раззадоривает на новую попытку.

«Глупцы», — промолвил он про себя и снова перекрестился, гадая о том, что за страшное пророчество скрывает от него астролог. Что нам нужно, подумал король, так это чудо. Какое-нибудь великое знамение от Господа. Внезапно король вздрогнул: за спиной грохнули литавры, запела труба. Эта музыка еще не была сигналом к наступлению, музыканты лишь пробовали инструменты, готовясь к атаке. Эдуард де Боже находился справа; собрав более тысячи арбалетчиков и столько же латников, он, очевидно, намеревался атаковать англичан с фланга, когда пятьсот латников во главе с Жоффруа де Шарни устремятся с холма прямо на английские укрепления. Сам Жоффруа, объезжая строй, побуждал рыцарей и ратников спешиться, что они делали крайне неохотно. Большинство из них считало, что главное в войне — это конная атака, однако многоопытный Жоффруа прекрасно понимал, что штурмовать в конном строю каменную башню, окруженную полевыми укреплениями, — бесполезная затея.

«Щиты и мечи, — твердил он воинам. — Копий не брать! Атакуем пешими! Пешими!»

Сам Жоффруа на горьком опыте убедился, что столь крупная мишень, как конь, прискорбно уязвима для английских стрел, тогда как пешие бойцы могут наступать, пригнувшись за прочными щитами.

Некоторые из числа наиболее именитых рыцарей так и не согласились спешиться, и Жоффруа махнул на них рукой. Все-таки в большинстве своем бойцы слезали с коней.

Тем временем небольшой отряд английских рыцарей переехал мост и, казалось, готов был проследовать дальше, бросая вызов всей французской армии. Однако рыцари остановили коней, разглядывая несметную рать, заполонившую гряду холмов. Филипп с первого взгляда понял, что предводитель отряда принадлежит к высшей знати. Об этом говорило большое знамя, рядом развевался десяток меньших флажков, надетых на копья.

«Богатый отряд, — подумал король, — их выкуп составит целое состояние. Хорошо, если они поскачут к башне и угодят в ловушку».

Герцог Бурбон рысью поскакал к Филиппу. Герцог был закован в стальные латы, начищенные песком, уксусом и проволокой до зеркального блеска, а его шлем, пока еще свисавший с луки седла, украшал пышный плюмаж из выкрашенных в голубой цвет перьев. На голове рослого герцогского скакуна сверкал стальной налобник, а тело, для защиты от английских стрел, прикрывала кольчужная попона.

— Орифламма, сир! — промолвил герцог.

Просьба вассала к сюзерену почему-то прозвучала приказом. Король сделал вид, что не понял:

— Орифламма?

— Могу я иметь честь, сир, понести ее в сражение?

Король вздохнул.

— У вас десятикратное превосходство над противником, — сказал он, — и вам вряд ли понадобится орифламма. Пусть она останется здесь. Враг уже увидел ее.

Враг действительно уже видел развернутую орифламму и не мог не знать, что это значит. На условном языке сражения развернутая орифламма была равносильна приказу не брать пленных, а убивать всех на месте, хотя, разумеется, любого богатого и знатного английского рыцаря все равно было предпочтительнее пленить. За труп, как известно, выкупа не получишь. Но в любом случае несвернутый флаг с тремя пламенеющими языками был призван вселять страх в сердца англичан.