Еретик. Книга первая - [27]

«И разве Церковь не могла поделиться своими пожертвованиями с бедным Божьим слугой? В конце концов, почему не дать простому старому грешнику немного насладиться мирскими благами, ведь дорога в рай мне вряд ли откроется…» – не удержавшись, Базиль всхлипнул и снова потрогал языком выбитый зуб.

Больно.

Закутавшись плотнее в свое одеяние, проповедник отер нос рукавом и продолжил ждать своих будущих палачей. Примерно полчаса после ареста он думал, что сумеет выдержать допрос с пристрастием и выйти из пыточной камеры достойным человеком, однако, чем больше времени проходило в томительной неизвестности, тем отчетливее Гаетан понимал, что сломается на первой же пытке.

В коридоре послышались шаги, перемежающиеся тихими голосами, и вскоре перед его камерой в сопровождении стражников показались два инквизитора – один черноволосый с пронзительными серыми глазами и чуть крючковатым носом, а другой заметно выше со светлыми, почти белыми волосами, тонкими грубоватыми чертами лица и ярко очерченными скулами. Они замерли напротив тюремной решетки. Проповедник отметил две детали, нечасто встречавшиеся у других инквизиторов, которые изредка попадались ему на глаза: эти люди были слишком молоды – он сам был старше них почти на десяток лет – и они не носили тонзуры.

– Базиль Гаетан? – осведомился светловолосый.

Узник сумел лишь кивнуть.

– Пожалуйста… – пролепетал он, оглядываясь в поисках помощи от стражников, Всевышнего или кого угодно другого.

– На выход, – скомандовал все тот же светловолосый инквизитор. Второй махнул рукой стражнику, и тот приблизился к камере, чтобы открыть дверь.

Пока стражник выполнял указание, Базиль Гаетан вжимался в стену от ужаса предстоящих мучений. Инквизиторы вошли в камеру. Светловолосый глядел бесстрастно, по его лицу невозможно было прочесть что-либо, однако в глазах второго пылал гнев, обращенный непосредственно к узнику. Гаетан готов был поклясться, что впервые в жизни видел такую злобу, обращенную к себе лично. Он невольно издал жалобный мычащий звук.

– Не надо… пожалуйста… – пролепетал он, тут же поняв, что ему не требуется даже видеть пыточные орудия, чтобы начать выдавать каждое свое прегрешение. Как только черноволосый инквизитор схватил его за руку и завел ее за спину так, что у Базиля заболело плечо, он воскликнул с удивительным жаром: – Я все скажу! Прошу вас!

Он ожидал, что инквизиторы остановятся и внушительно посмотрят на него в попытке понять, готов ли он раскаяться во всем, что делал. Однако его выкрик не произвел на них никакого впечатления. Они продолжили вести арестанта по коридору тюрьмы в сторону пыточной камеры.

Поняв, что страшная судьба не минует его, Базиль начал вырываться и рыдать, однако крепко державший его инквизитор лишь сильнее завел ему руку за спину, заставив согнуться и замычать от боли.

«И ведь еще ничего не произошло!» – в ужасе подумал Гаетан, еле переставляя ноги и двигаясь в сторону допросной комнаты. Едва оказавшись там, он оцепенел от ужаса. Здесь буквально пахло страхом. Кислый, металлический, горелый и затхлый запах витал по помещению без окон с тяжелыми серокаменными стенами.

Гаетан в ужасе вскрикнул, когда его толкнули вперед. Не успел он и опомниться, как два инквизитора – молчаливые, как мраморные изваяния, – отточенными движениями схватили его под руки, подтащили к стулу, оснащенному кожаными ремнями, и усадили своего пленника. Светловолосый держал Гаетана так, чтобы тот не вырвался, а второй быстро пристегнул ему руки к ручкам стула. Следом он схватил ремнем внушительный корпус проповедника, после чего светловолосый инквизитор приковал его ноги к ножкам стула.

– Господи, Боже, спаси и сохрани! – отчаянно воскликнул Гаетан.

– Рано просить о милости, – назидательно проговорил светловолосый инквизитор. – Разве тебя уже есть, от чего спасать?

Второй в это время подошел к столу, на который Гаетану было страшно даже взглянуть. На нем лежал довольно скудный набор предметов, но Гаетан боялся представить, каким мукам может поспособствовать каждый из них.

Темноволосый инквизитор с орлиным профилем скучающим движением взял в руки клещи и бросил небрежный взгляд на собственные пальцы правой руки, словно пытался прикинуть, сумеют ли эти клещи перекусить кость – хотя, надо думать, он прекрасно знал, что сумеют. Это была лишь демонстрация, и Гаетан об этом догадывался, однако легче ему от этого не становилось.

Инквизитор тем временем оторвал взгляд от пыточного инструмента, сделал шаг к арестанту и продемонстрировал дружественную улыбку.

– И нам бы вовсе не хотелось, чтобы тебя действительно было, от чего спасать, – проникновенно произнес он. – Поверь, нам вовсе не в радость причинять человеку боль, но мы вынуждены делать это, дабы добиться истины. Так уж повелось, что многие арестанты не желают быть честными, пока их на это не вынудит физическая боль. То, насколько быстро захочешь быть честным ты, мой друг, зависит только от тебя.

Он сделал шаг и с жутковато-миролюбивой улыбкой щелкнул клещами.

– Итак, – кивнул он, – начнем разговор?

– Стойте! – в ужасе выкрикнул Базиль, рванувшись из своих пут, но это не принесло никакого результата: стул был закреплен в полу. – Стойте! Я все скажу, клянусь Богом! – Не дожидаясь, пока инквизитор сделает еще несколько шагов к нему, он, обливаясь кислым потом от страха, заговорил быстро, голос его истерически срывался: – Я пробрался в сакристию, куда унесли пожертвования после службы! Постарался выгадать момент, когда там никого не будет! И украл! Я украл всего несколько монет, я хотел лишь отобедать в трактире, я ведь столько помогал Церкви, восхвалял Святейшего папу, призывал людей к аскезе…