Ересь - [95]

– Саймон, а что, если он плохо кончит? Если у него нет будущего? И он никогда не увидит своего ребенка? Что, если он зальет горе вином или будет намеренно лезть в бою на рожон, пока не погибнет? Или совершит прыжок веры, ясно понимая, что погибнет?

Саймон поморщился:

– Но я, по крайней мере, буду знать. И я как-нибудь с этим справлюсь.

Виктория что-то пробормотала по-французски. Хэтэуэй понял, она была очень недовольна. Но все же тихо сказала:

– Хорошо.

Час спустя Виктория сняла шлем с его взмокшей головы. Она смотрела на него с той же мрачной решимостью, которая, как он знал, плескалась и в его глазах.

– Ты знаешь, что нам нужно делать, – почти прошептал Саймон, когда она дрожащими руками расстегивала на нем застежки ремней.

– Да, – твердо ответила Виктория. – Знаю.

33

После полудня они втроем встретились в Гайд-парке, куда каждый из них добирался с разных станций метро. Нервы Саймона были сильно напряжены, когда он шел мимо семей с детьми, которые с громкими криками и смехом от всей души резвились в опавшей листве; мимо мужчин и женщин, по чьей решительной размеренной походке нетрудно было определить, что это их единственная за день возможность размяться; мимо пар, молодых и в возрасте, которые просто прогуливались и наслаждались ясным днем. Небо над головой сияло густой осенней синевой, листва еще не успела пожухнуть, горела ярко-красными и желтыми красками, воздух полнился прохладной свежестью и ароматами осени. Фонтан «Радость жизни», куда Саймон велел им подойти, журчал и брызгался холодными каплями.

Но Хэтэуэй ничего этого не замечал. Перед глазами у него стояла Жанна, в ушах звенели глумливые вопли английских солдат.

Запах гари бил в ноздри.

Саймон не мог объяснить, почему он выбрал для встречи именно это место. Он был поклонником классического искусства, и хотя этот фонтан не оскорблял глаз ультрамодными извращениями модернизма, он все же был исполнен в весьма современных традициях. Хэтэуэй смотрел на центральные фигуры ансамбля, которые, взявшись за руки, будто танцевали над струящимися потоками воды, но думал он в тот момент о Жанне. Радость жизни. Он знал, что за свою короткую жизнь она успела познать ее вкус.

Несколько коротких минут раздумий пролетели, и к нему подошла Анайя, а за ней и Виктория. Они могли говорить свободно, не боясь подслушивающих устройств; журчание воды заглушало их голоса.

– Мы с Викторией узнали нечто такое, что может поставить на уши весь орден, – сказал Саймон, глядя на Анайю.

– И Риккин пытался вам помешать? – мгновенно выпалила Анайя.

– Несомненно.

– Саймон-изобличитель, – сказала Анайя. – Не думала, что такое когда-нибудь произойдет.

– Это не подрывает ценности ордена, – сказал Хэтэуэй. – Это заставляет пересмотреть вопрос, что значит быть настоящим тамплиером.

– Можешь рассказать, в чем суть?

Виктория и Саймой переглянулись.

– Нужно обдумать кое-какие детали. Я хочу вас обеих максимально оградить от возможных неприятностей. Я бы вообще не стал вовлекать вас в это дело, если бы не было в том абсолютной необходимости. – Он развернул Анайю к себе и посмотрел ей в глаза. – Я не преувеличиваю, это действительно может изменить все.

– Каким образом?

– Надеюсь, в лучшую сторону.

– Если мы уцелеем, – криво усмехнулась Виктория.

– Есть вещи, ради которых тамплиеры готовы отдать жизнь, – сказал Саймон. – И это одна из них. И если что-то пойдет не так, я хочу, чтобы вы знали как можно меньше.

– Саймон, я была оперативным агентом. И каждый день, когда шла на работу, я готова была умереть. И если ты не хочешь, то не обязан мне ничего рассказывать. – Анайя улыбнулась и похлопала его по груди. – Саймон Хэтэуэй, ты легко мог быть занудой с завышенным самомнением, но ты – самый честный и цельный человек из всех, кого я знаю. Я доверяю тебе. Если ты считаешь, что это поможет ордену, то я с тобой. Просто скажи, что я должна сделать.

Саймон неожиданно для себя взял Анайю за руку:

– Я еще никогда не чувствовал такой уверенности, как сейчас. Спасибо тебе. – Он выпустил руку Анайи и выпрямился. – А теперь внимание. Вот что мы должны сделать.

Саймон целый день напряженно работал: отвечал на письма, составил список открытых вакансий в его Центре, отвечал на звонки… и готовился. Во второй половине дня он отправился на обед с Викторией, чтобы спокойно обсудить с ней план действий.

После десяти Саймон и Виктория вернулись в зал «Анимуса».

– Тебе в самом деле нужно завтра улетать? – спросил Саймон. – Мы так много времени провели в пятнадцатом столетии, что у меня не осталось шанса показать тебе Лондон двадцать первого века.

Виктория села у монитора и быстро застучала пальцами по клавиатуре.

– Мне тоже жаль. Ну, по крайней мере, я вдоволь напилась английского чая!

«Отлично, я все вижу, – раздался в микронаушнике Саймона голос Анайи. У Виктории был такой же. – Следуйте моим инструкциям».

– Поскольку я не получила от Моргенштерна никакого ответа, то, пока не улетела, я повторно пошлю ему эпизод симуляции, в котором мы видели надписи, оставленные Жаком де Моле на стене башни. И дело будет сделано.

Вчера вечером Анайя объяснила, что, если ей удастся с удаленного доступа покопаться в компьютере «Анимуса», то она сможет изолировать данные от определенной отметки времени на всю длину вперед. И тогда Виктория не только сможет переслать эти данные на компьютер Анайи так, что этого никто не сможет отследить, – отдел криптологии специально был упомянут, чтобы сбить с толку тех, кто подслушивал, – но и скопировать их… и удалить оригинальную запись симуляции. Саймон продолжал делать вид, что ведет светскую беседу со своими коллегами, сам же тем временем строго выполнял инструкции Анайи.