Эра осторожности [Эпоха нерешительности; Век нерешительности] - [13]

— Нравится, дорогой?

— Нормально, то есть очень нравится.

— Как пух. Дотронься. — Она поднесла жабо к его лицу. Материал был очень мягким, но как только он отнимал руки, то ворсинки сразу становились жесткими. — А вот еще, — сказала она и сменила жабо на шелк, который практически растворился на ее плечах, придав им необыкновенный блеск. — А вот…

— Очень красиво, — восторгался Форрестер, — но как понимать, что это твоя работа?

— Я реализатор, — с гордостью сказала Эдна. — Связана с пятьюдесятью миллионами с надежностью два — девять.

— Что это значит?

— О, ты знаешь, если мне нравится вещь, то с вероятностью в девяносто девять она понравится и другим.

— Пятидесяти миллионам?

Она кивнула, покраснев от удовольствия.

— Этим ты зарабатываешь себе на жизнь?

— Я становлюсь богаче, — поправила она его. — Скажи! — Она посмотрела на него задумавшись. — Я подумала, ведь таких, как ты, много выходит из дормов? Ты тоже можешь так работать. Я могу спросить…

Он снисходительно погладил ее по руке.

— Нет, спасибо, — произнес он, пытаясь сдерживать воспоминания о своем богатстве, хотя у него и промелькнуло в голове, что на вчерашней вечеринке он себя так скромно не вел. Наделал кучу ошибок. Например, с марсианином…

— Я еще не спрашивала. — Эдна запнулась и отодвинула вещи в сторону. — Как же ты умер, Чарльз?

— Как? — повторил он и, дождавшись, когда она уселась рядом, продолжил: — погиб в огне. И, как я понимаю, вел себя при этом героем.

— Неужели? — она была поражена.

— Я был пожарником-добровольцем. Загорелась квартира. Было очень холодно. Январь. За две минуты вода замерзала. В доме оставался ребенок, а я был ближе всего к лестнице.

Он глотнул из бокала, восхищаясь его молочно-золотым цветом.

— Я забыл свой воздушный баллон, — признался он, — и задохнулся в дыму. Или меня убило сочетание дыма и жара. К тому же я возвращался с вечеринки и был пьян. Хара сказал, что я буквально дышал огнем — легкие полностью обгорели. Лицо, разумеется, тоже полностью сгорело. Сейчас я выгляжу совершенно иначе. Не такой полный и помолодевший. Да и глаза у меня были не ярко-голубыми.

Она хихикнула.

— Хара проявил инициативу. Но большинство людей не возражает против усовершенствований.

Ужин, как и завтрак утром, подавался через дверцу Б стене. Эдна вышла из комнаты, пока стол сервировался.

Она отсутствовала всего несколько секунд, а когда вернулась, то выглядела очень удивленной.

— Вот и все, — сказала она. — Теперь ужинать.

Форрестер не смог узнать ничего из блюд на столе.

Больше всего это напоминало восточную кухню. Смесь хрустящих орешков и вязкая клейковина, напоминающая крахмал. На вкус пища была пикантной. За ужином Форрестер рассказывал о себе, о жизни писателя-техника, о своих детях, о своей смерти.

— Ты, наверное, был одним из первых замороженных, — прокомментировала она. — 1969 год? Эксперименты начались всего на пять лет раньше.

— Первым в квартале, — согласился он. — Я думаю, что компания постаралась. А недалеко находилась реанимационная машина, подарок местного миллионера. Но я не думал, что окажусь первым клиентом.

Он попробовал что-то, напоминающее пирожок с луком, затем сказал:

— Для Дороти это было очень неприятно.

— Твоя жена?

Форрестер кивнул.

— Интересно было бы узнать, как сложилась ее жизнь. Как она умерла. Что случилось с нашими детьми? Когда я погиб, она была еще молодой… Да. Тридцать три года. Не знаю, имея умершего, но замороженного мужа… Может, она снова вышла замуж… Надеюсь, она так и поступила. Я думаю…

Он покачал головой, пытаясь все это представить.

— Кстати, — продолжил он, — у Хара есть архив. Она прожила еще пятьдесят лет и умерла после восьмидесяти от третьего инфаркта. А незадолго перед этим ее разбил паралич. — Он снова покачал головой, пытаясь представить малышку Дороти древней, парализованной старухой.

— Ты сыт? — спросила Эдна.

Он испуганно вернулся к ней в комнату.

— Ужин? Да, было вкусно.

Эдна нажала кнопку, и стол исчез. Потом она встала.

— Пошли пить кофе. Я заказала его специально для тебя. Может, послушаем музыку?

Он хотел сказать: «Не стоит», но она уже включила какой-то проигрыватель. Форрестер был готов ко всему, но в глубине души надеялся, что это будет Барток и musique concrete. Но музыка оказалась скрипичным концертом интроспективного Чайковского.

Эдна прижалась к нему, теплая и приятно пахнущая.

— Тебе нужно жилье, — сказала она.

Форрестер обнял ее.

— Наш кондоминиум заполнен, — задумчиво произнесла она, — но можно найти что-нибудь приличное. У тебя есть какие-нибудь пожелания?

— Я слишком мало для этого знаю, — он погладил ее волосы.

Эдна сказала:

— Это хорошо… — немного погодя добавила: — Должна тебя предупредить. Я естественно-природная личность. Сегодня день М минус четыре, и я мечтаю, чтобы Меня приласкали. — Она зевнула и прикрыла рот Рукой. — О, прости меня.

Она заметила недовольное выражение его лица.

— Ты не возражаешь? — спросила она и присела. — Я хочу спросить тебя, почему твое лицо вдруг стало такого странного цвета?

— Ничего страшного, все в порядке.

Извиняющимся тоном она сказала:

— Прошу прощения. Я мало знаю о традициях камикадзе. Может, ритуальное табу… Прости.