Эра негодяев - [34]

Затем Будапешт. В Кишпеште — это такой район на юго-востоке — на улице Кёнвеш Кальман кёрут — 'кёрут' означает проспект, проспект Кальмана Кёньвеша, был у них такой король, книжками увлекался — в доме номер восемь есть бюро переводов. Там работает такой Янош Фекете. Когда окажешься в Будапеште — обратишься к нему. Кодовое слово 'Сарепта'. Запомнил? Он же тебе скажет, куда складировать привезенный товар, и вообще, можешь рассчитывать с его стороны на любое содействие.

— Записывать, конечно, нельзя?

Левченко удивлённо посмотрел на собеседника.

— Ну почему? Не настолько мы пугливые идиоты. Запиши, дорога длинная, по пути все выучишь наизусть. Но с этой бумажкой лучше тебе распрощаться по приезде в Минск.

— Понял. — И Одиссей тут же записал все сказанное подполковником на чистом листе из небольшой стопки, что хранилась у него в папке с накладными.

— Теперь по деньгам. Сколько тебе нужно?

— На всю операцию, я рассчитал — где-то двадцать две тысячи, не считая тех семи, что я уже взял.

— Ты ж говорил — пятьдесят? — удивился подполковник.

— А у меня почти самоокупаемый вариант нарисовался. — Как-то загадочно усмехнувшись, ответил его собеседник.

— Ну-ну. Как скажешь. Держи. — И с этими словами Левченко достал из своей сумки несколько серо-зеленых пачек. Отсчитав нужную сумму, остаток он, немного поколебавшись, все же сунул в руки Одиссея: — А, забирай все! Пусть будет тридцать — что я тебя буду, как сироту, оделять? На крайний случай, полежит где-нибудь в загашнике — про запас. Не понадобиться — вернешь; все лучше, чем в нужный момент у тебя какой-нибудь поганой сотни не окажется!

Затем они распрощались, и Одиссей, напоследок махнув подполковнику рукой, забрался в свой микроавтобус; пыхнув ядовитым соляровым чадом, пожилой 'Мерседес' развернулся на площадке и тронулся в дальний путь.

Левченко проводил его глазами, вздохнул, сел в свою машину и тронулся в сторону Москвы. Итак, третье, самое важное, направление будущей операции 'Обилич' началось… Дай Боже в час добрый!

Глава третья

Здравствуй, Александр!

Я получила твое седьмое письмо. Большое спасибо, что ты меня не забываешь, хотя мне немного странно было читать о любви и о прочих нежностях, которые ты

зачем-то упомянул. Все же прошло уже два года с момента нашего расставания, кажется, ты бы уже должен был привыкнуть к мысли, что, к сожалению,

наши отношения в далеком прошлом. Я, конечно, понимаю, что ты русский, а

у вас принято страдать о несбывшемся. Но в данном контексте это, извини, немного смешно. Прости, если я тебя этим обижаю, но у меня сейчас своя жизнь,

и если я и поддерживаю с тобой переписку — то лишь для того, чтобы поддерживать в хорошей форме свой русский язык. Разумеется, я помню наши с тобой, как ты пишешь, 'чудачества', но времена изменились. Очень жаль, что ты этого не заметил.

У меня все в порядке, я получила новую должность, зарплата — на 22 % выше, чем на

прежней, плюс у меня отдельный кабинет и 50 % расходов на бензин компен-сирует контора. Я переехала из Восточного Берлина (здесь сейчас идет массо-

вый снос старых домов, очень грязно) на Мартин Лютер штрассе, это в западном

Берлине. Очень хорошая квартира, на четвертом этаже. В целом я очень довольна

своей жизнью и буду ждать от тебя писем.

Герда.

Берлин, 24 сентября 1994 года

P.S. Ты мне так и не написал, как там твой друг Юра Блажевич. Чем он занимается?

Вот это уже ближе. Чётко, строго, по-немецки. Орднунг должен быть во всем, в том числе и в личных делах, даже в сокровенных чувствах. Немка из тебя, милая Герди, так и прёт! Правильно, два года среди соотечественников… Письмо — не нежный лепет влюбленного создания, а сухой отчет старого бухгалтера. И без фамилии… Симптоматично. Прямо не пишет, но, скорее всего, уже обручена с каким-нибудь Гансом или Фрицем. Ну и правильно…

Какое там правильно! Он тут же обругал себя последними словами. Как он мог подумать такое! Его Герди, его любимая, его единственная, свет его души — и вдруг в объятьях какого-то рыжего фашиста! Немыслимо, невозможно… Помниться, была тогда мысль — все бросить и рвануть в Берлин, найти там ее (он даже придумал, как! В Берлине тогда работал Виталий Береговой, старый знакомый его университетского научного руководителя, занимал какую-то должность в российском центре науки и культуры, что на Францозише-штрассе, недалеко от Александр-плац. Он тогда несколько раз ему звонил, и Виталий обещал непременно помочь) — и забрать сюда!. Да где там… Он тогда, как назло, как раз с трудом вылазил из запутанного дела с кредитом 'Микобанка', проблемы сыпались, как из рога изобилия. До сих пор дрожь пробирает от воспоминаний, как в прокуратуру весь июль ходил, как на работу. Не доказали, правда, умысла, но на заметку взяли плотно… Третье письмо от Герды, пришедшее в октябре девяносто четвертого, оказалось на редкость болезненным для его самолюбия. Хотя, что он хотел…

Звук мотора убаюкивал, приглушенный свет в пассажирской кабине отбрасывал причудливые тени на лица дремлющих пассажиров. Автобус Львов-Брест плавно катил по галицийской равнине, изредка подрагивая на не слишком хорошей дороге. Да-а, поездочка оказалась та еще!