Эра Броуна - [3]

Но Суве на сей раз не обломилось: он встретил своего давнего обидчика Гогу, тут же разодрался с ним, схлопотал по морде, пришел в ярость – еле растащили. Решено было бросить жребий, кому из драчунов убираться восвояси. Как назло, выпало Суве. Пришлось в промозглую беззвездную полночь искать себе другое пристанище.

Следующим адресом были катакомбы Белого Дома, вернее, их дальний правый рукав, отсеченный от основной сети подземных ходов новой тепломагистралью и кабельной линией «Интер Телефункен».

Еще на подходе Сува услышал доносящееся из недр земных монотонное пение. С душераздирающим скрипом распахнув стальную дверь аварийного выхода под названием «Три бубны» и шагнув в коридор, он едва не задохнулся от чада. Нынешние обитатели катакомб явно решили совершить коллективное самоубийство – окуривая помещение, они жгли в жаровнях какой-то чудовищно вонючий жир, а вентиляционная система работала теперь едва на одну десятую плановой мощности.

Если это называется благовонием, то я сойду за балерину Плисецкую, – подумал Сува, продолжая продвигаться вперед. Он хотел узнать, кто же на сей раз оккупировал «лежбище». Оказывается, Орден судного дня. В Москву уже второй месяц стекались последователи этой фанатичной секты, чтобы достойно встретить сотую годовщину Революции и последующий за ней конец света.

От едкого дыма у Сувы начали слезиться глаза, появился неудержимый кашель и окончательно перехватило дыхание. Он опрометью ринулся к выходу. Хорошей компенсацией за мучения стали первые пять минут на улице – Сува буквально упивался прохладным и относительно чистым ночным воздухом.

А потом с Сувой вышла и вовсе странная история. На чердаке обычной муниципальной десятиэтажки, куда, продолжая поиски ночлега, он забрался через незапертую дверь, никого не было. Слух у Сувы, что называется, от Бога – не раз ему жизнь спасал. По меньшей мере, странная пустота для переполненного людьми города, что кордонами защищается от очередных волн беженцев. Свято место, сами понимаете… А если пусто, значит, не свято. Сува как мог осмотрел прямоугольное помещение чердака. Тратить на такое дело последний десяток спичек ему вовсе не улыбалось. На полу кое-где валялись тряпки непонятного цвета и происхождения – больше ничего. Так что все вроде в порядке…

Но едва он вычислил самое теплое место (где труба под бетоном), улегся на эти самые тряпки, скорчился как эмбрион, пытаясь укрыть полами ветхого пальто мерзнущие в драных полуботинках ступни, как поблизости зашуршало. Крысы, – подумал Сува. – Неужто не уживемся?.. Ужиться ему не удалось: мерзкие твари тут же явились поприветствовать нового соседа и начали бегать кругами, с каждым разом подбираясь все ближе. Одна (наинахальнейшая) явно норовила завязать с клошаром более интимное знакомство и лезла к самому лицу, едва не щекоча его вибриссами.

Но едва Сува вскочил на ноги и размахнулся, чтобы пнуть свою «подружку», все вмиг смолкло. Никто не убегал от него, никто не прятался в щели или в эти самые тряпки. Тишина – только ветер гудит в трубах и отдушинах.

Странное дело, – подумал Сува и зажег-таки дефицитную спичку. Крыс было не видно. Не могли же они отрастить крылышки и по-голубиному усесться на карниз, пережидая гнев наглого чужака?

Сува снова улегся на ворох тряпок. Кажется, некогда это были почившие в бозе халаты или платья, но никак уж не половые тряпки. Пахло от них скорее воспоминаниями о женском теле, а вовсе не уличной грязью или мочой. Невелика радость, но все же…

И тут – сквозь дрему – Сува почувствовал вдруг, что тряпки под ним начинают шевелиться. Это было уж слишком. Он подскочил как ужаленный, нашарил в кармане коробок, поспешно чиркнул, сломал головку спички, чертыхнулся, следующую сумел зажечь. Сплющенные его телом тряпки начали сами собой сминаться в комок, надуваться пузырем, и вот уже возникла острая крысиная мордочка, повела носом туда-сюда, обнюхивая воздух, блеснули маленькие глазки…

– Не-е-ет!!! – завопил Сува, буквально заставив себя разродиться этим идиотским криком, подсознательно понимая, что иначе просто «съедет с катушек». И, расшвыряв ногой ненавистные тряпки, бросился наутек.

На улице Сува довольно быстро пришел в себя: холод – лучшее лекарство. И мысли его снова приняли верное направление – сосредоточились на поисках ночлега. Обдумывать увиденное Сува не пытался – хотя бы из инстинкта самосохранения. Впрочем, одна многое объясняющая мысль все же искрой проскочила в его голове: наверняка в горящее масло был подмешан какой-нибудь галлюциноген – иначе зачем вообще огород городить?..

Пустырь на проспекте Ростроповича (тот, что неподалеку от кинотеатра «Красное колесо») уже пару лет как облюбовали «колуны» – наркоманы последней стадии. А ведь до погрома здесь обитал самый настоящий цыганский табор.

Не слишком-то уютно оказаться в подобной компании, впрочем, Суву здесь знали и ничего страшного ему, в сущности, не угрожало. Большинство старожилов к этому часу уже пребывали в полном отрубе.

Остовы сожженных цыганских автомобилей служили прекрасными отдельными «номерами» для московской и пришлой шантрапы. Конечно, все лучшие места были заняты еще с вечера, но Суве все же удалось найти совершенно раздолбанный и вылущенный пикапчик. На полу салона лежала груда сгнивших подушек. Сидениями там, понятное дело, давно уже не пахло.