Эпоха завоеваний - [23]
В Северной Африке Агафокл преследовал мечту о небольшой империи — мечту, вызванную завоеваниями Александра. Македонянин Офелл, близкий друг Александра, правил Киреной, самой крупной греческой колонией в Ливии. Вскоре после прибытия в 308 году до н. э. Агафокл убил Офелла и возглавил его армию. В конце концов африканская экспедиция провалилась, потому что карфагенский флот оказался сильнее, а два сына Агафокла были убиты собственными наемниками. Но Агафокл удержал власть на Сицилии, а в 306 году до н. э. заключил мирный договор с Карфагеном, по которому был признан единственным правителем греческой части острова. Следуя примеру диадохов, в 304 году до н. э. он объявил себя царем, стал чеканить монету со своим профилем и установил связь с другими эллинистическими царями, женившись на одной из дочерей Птолемея I. Неутомимый правитель распространил свое влияние за пределы Сицилии, оказав помощь грекам Южной Италии в борьбе против соседей-варваров и заняв Керкиру. Агафокл умер в 289/288 году до н. э., готовясь к новому вторжению в Африку.
Его отправным пунктом была гражданская война в одном сицилийском городе, но за три десятилетия авантюры привели его в Северную Африку, а политическое влияние и связи распространились от Египта до Южной Италии и от Македонии до Сицилии. Подобно Александру[20], он противостоял традиционному врагу-варвару греческих городов Карфагену и впервые перенес войну на территорию противника. Он использовал ту же тактику, что и современные ему цари, — война, династические браки, союзы, предательство и убийство — и никогда не устанавливал географических пределов для своих устремлений. Хотя ему и не удалось основать династию, он приучил западных греков к мысли о том, что в качестве предводителя в войне против враждебных варваров, Рима или Карфагена, им необходим монарх. Новый предводитель появился в облике эпирского царя Пирра.
Последний авантюрист: Пирр
«Пиррова победа» — одно из самых часто употребляемых выражений, доставшихся потомкам от эллинистического мира. Истоки его коренятся в авантюрах Пирра (ок. 318–272 гг.), царя Эпира сначала в 306–302 годах до н. э. и затем — в 297–272 годах до н. э. (см. илл. 5). Мы уже сталкивались с ним как с одним из наиболее харизматичных преемников Александра и победоносным противником Деметрия Полиоркета. Следуя примеру прочих диадохов, он осуществлял свою власть на любой территории, которую мог заполучить. В 288 году до н. э. он вытеснил Деметрия из Македонии, но его правление здесь было кратковременным, так как в 284 году до н. э. он был изгнан Лисимахом. В качестве царя Эпира он обладал крупнейшей военной силой в Восточной Адриатике. Поэтому совершенно естественно, что именно к Пирру обратились греки Италии и Сицилии, ощутив давление римской экспансии.
С середины IV века и далее римская знать, контролировавшая сенат, осуществляла политику экспансии. Этому процессу способствовало противоборство в среде аристократии, так как члены правящего класса стремились занять полководческие должности и укрепить военными победами как собственный авторитет, так и престиж всего своего рода. К концу столетия экспансия Рима достигла Южной Италии, начав угрожать местным греческим колониям. Граждане Тарента (современный Таранто) были уверены в поражении в случае столкновения с Римом без внешней поддержки. Если бы угроза пришла на век раньше, их естественным союзником и защитником стала бы Спарта — метрополия Тарента. Но времена изменились, и в 281 году до н. э. они позвали на помощь Пирра. Мотивацию Пирра, принявшего приглашение ввязаться в войну, понять легко: Лисимах покончил с его надеждами расширить владения на восток; возможность распространить свою власть на западе во время, когда царское достоинство зависело от успешного ведения войны и захвата новых территорий, была благоприятна. Передают, что философ Киней, выслушав планы Пирра о высадке в Италии, завел с ним такой разговор:
«„Говорят, что римляне народ доблестный, и к тому же им подвластно много воинственных племен. Если бог пошлет нам победу над ними, что даст она нам?“ Пирр отвечал: „Ты, Киней, спрашиваешь о вещах, которые сами собой понятны. Если мы победим римлян, то ни один варварский или греческий город в Италии не сможет нам сопротивляться, и мы быстро овладеем всей страной; а уж кому, как не тебе, знать, сколь она обширна, богата и сильна!“ Выждав немного, Киней продолжал: „А что мы будем делать, царь, когда завладеем Италией?“ Не разгадав еще, куда он клонит, Пирр отвечал: „Совсем рядом лежит Сицилия, цветущий и многолюдный остров, она простирает к нам руки, и взять ее ничего не стоит: ведь теперь, после смерти Агафокла, там все охвачено восстанием и в городах безначалие и буйство вожаков толпы“. „Что же, это справедливо, — продолжал Киней. — Значит, взяв Сицилию, мы закончим поход?“ Но Пирр возразил: „Если бог пошлет нам успех и победу, это будет только приступом к великим делам. Как же нам не пойти на Африку, на Карфаген, если до них оттуда рукой подать? Ведь Агафокл, тайком ускользнув из Сиракуз и переправившись с ничтожным флотом через море, чуть было их не захватил! А если мы ими овладеем, никакой враг, ныне оскорбляющий нас, не в силах будет нам сопротивляться, — не так ли?“ „Так, — отвечал Киней. — Ясно, что с такими силами можно будет и вернуть Македонию, и упрочить власть над Грецией. Но когда все это сбудется, что мы тогда станем делать?“ И Пирр сказал с улыбкой: „Будет у нас, почтеннейший, полный досуг, ежедневные пиры и приятные беседы“. Тут Киней прервал его, спросив: „Что же мешает нам теперь, если захотим, пировать и на досуге беседовать друг с другом? Ведь у нас и так есть уже то, чего мы стремимся достичь ценой многих лишений, опасностей и обильного кровопролития и ради чего нам придется самим испытать и причинить другим множество бедствий“»
