Эпоха лишенная морали - [2]

Я, конечно, знал, что такое диалектика, уже после Высшей педагогической школы, но не применял ее. Есть места, которые немного напоминают диалектику в «Бытии и ничто», но изложение в целом не носило диалектического характера, и я считал, что ее в этой книге нет. И только начиная с 1945 года...

Я открыл для себя Кьеркегора году в 39-40-м. Я и раньше знал, что такой философ существует, но он всегда оставался для меня всего лишь именем. Почему-то он был мне антипатичен. Наверное, из-за двух «а»[1]. Поэтому мне просто не хотелось читать его.

Чтобы продолжить эту философскую биографию, я должен заметить, что самым важным для меня был реализм, то есть идея, что мир, каким я его вижу, действительно существует и что предметы, которые я воспринимаю своими чувствами, реальны. Этот реализм не сразу нашел у меня достойное отражение, так как, чтобы быть реалистом, нужно одновременно иметь представление о мире и о сознании – именно в этом и заключалась для меня проблема.

Мне показалось, что я нашел решение,– или нечто вроде решения,– у Гуссерля, точнее, в небольшой книге, вышедшей на французском языке, в которой излагались его представления.

Гуссерль считал, что «я» или «эго» – вещь внутренняя по отношению к сознанию, тогда как уже в 1934 году я написал статью «Трансценденция эго», в которой говорилось, что эго есть своего рода квазиобъект сознания и что поэтому существует вне сознания. Эту точку зрения я повторно высказал в «Бытии и Ничто»; я и сейчас придерживаюсь ее, но сейчас этот вопрос не является предметом моих размышлений.

Критики в вопросе об эго придерживаются традиционных представлений. Почему эго должно принадлежать внутреннему миру человека? Если это объект сознания, оно находится снаружи, если же оно находится в сознании, то последнее перестает быть сверхпроницательным; оно вообще перестает сознавать самое себя, чтобы направиться на объект внутри себя. Если сознание находится вне, то внутри него нет ничего.

Вы не являетесь вещью, и в то же время вы объект моего сознания. Именно путем таких рассуждений можно найти смысл понятия «сознание», которое является объективностью в субъекте. Эго – это объект, который приближается к субъективности, но который не находится в ней. Эго не может иметь ничего общего с субъективностью.

Я полагаю, что это факт. В нерефлексивной мысли я никогда не встречаю эго, свое эго, а только эго других. Нерефлексивное сознание абсолютно свободно от эго, которое появляется только в рефлексивном сознании или, скорее, в сознании отраженном, так как отраженное сознание – это уже квазиобъект для сознания рефлексивного. Позади отраженного сознания и находится объект, который называют эго; он подобен чему-то вроде идентичности, свойственной всем состояниям, возникающим после отраженного сознания.

У меня никогда не было амбиций, относящихся к стилю моих философских произведений. Никогда. Я просто старался писать понятно, вот и все. Мне говорили, что встречаются страницы, весьма неплохо написанные. Возможно. Когда пишешь понятно, то само собой получается, что пишешь хорошо.

Стиль – это прежде всего экономия; речь идет о том, чтобы в ваших фразах сосуществовали разные смыслы, чтобы слова в них принимались не за концепции, а скорее за аллюзии, за объекты. В философии слово должно означать концепцию, и только концепцию. Стиль – это определенные взаимоотношения между словами, которые приводят к возникновению смысла, смысла, который нельзя получить простым добавлением одних слов к другим.

В моей философской мысли была эволюция, но я не думаю, что был какой-то перелом или разрыв. Существенные изменения в моей мысли появились в связи с войной: 1939-1940 гг., Оккупация, Сопротивление, освобождение Парижа... Все это заставило меня перейти от мысли классической философии к мысли, в которой тесно связаны философия и действие, теория и практика: это были мысли Маркса, Кьеркегора, Ницше, других философов, исходя из работ которых можно понять мысль XX века.

С Фрейдом я был знаком в общих чертах начиная со времени моих школьных занятий философией. Потом я прочитал несколько его книг; помню, что «Психопатологию обыденной жизни» прочел на первом году учебы в Высшей педагогической школе, затем «Толкование сновидений» перед ее окончанием. Но Фрейд раздражал меня, потому что примеры, которые он приводит в «Психопатологии», слишком далеки от рациональной и картезианской мысли. Я говорил об этом в интервью, которое дал «New Left Review». Позднее, на протяжении нескольких лет профессората я углубил доктрину Фрейда, впрочем, всегда отличаясь от него подходом к идее бессознательного. Около 1958 года Джон Хастон пригласил меня участвовать в работе над кинофильмом о Фрейде; это была неудачная идея, поскольку нельзя выбирать того, кто не верит в бессознательное, для создания фильма, прославляющего Фрейда.

Я никогда не говорил, что меняюсь каждые 5 лет. Наоборот, я думаю, что развивался последовательно, начиная с «Тошноты» вплоть до «Критики диалектического разума». Моим крупным открытием во время войны было определение роли социальной сферы; ведь быть солдатом на фронте означает быть поистине жертвой общества, которое держит вас там, где вы не хотите находиться, и которое навязывает вам законы, которые вам не нравятся. Понятия общественного еще нет в «Тошноте», хотя оно кое-где все же просматривается.