Эпоха - [2]

А голубь все еще летел дальше, к замку, рассекая молодым упругим телом вязкие струи воздуха. Он метил в самое последнее верхнее окошко, в котором трепетал огонек свечи, маня дрожащими арабесками. Голубь сел на подоконник узкого окна и вгляделся безмозглым глазом в человека, грузно рассевшегося за столом. Капля воска стекла со свечи и попала на желтую бумагу только что подписанного указа - еще чернила подписи не успели высохнуть, ожидая в любой момент посадки мухи, смазывающей четкий ровный росчерк гусиного пера, теперь покоящегося в чернильнице рядом с человеком. Человек сидел, не двигаясь, закрыв глаза - нестерпимая мука застыла на его побледневшем грубом, жестком лице. Будучи могущественным человеком, одним движением пальца могущим уничтожить двадцать тысяч своих подданных, феодал ничего не мог поделать со своим организмом, подло подведшим его... Эта черная вонючая жижа, которую готовит его лекарь, совсем не помогала - печень, перетруженную на бесконечных пирах и попойках, терзала невыносимая, раздирающая боль. Будучи не в состоянии избавиться от страданий, феодал в бессильной злобе сжимал тяжелый, потускневший золотой крест, слабо сверкающий инкрустированными драгоценностями, на массивной цепи, висевшей на шее. Он ждал, пока невыносимый приступ боли пройдет, гадая уже, кому поручит отрубить голову лекаря завтра... Потом, когда печень немного отпустит, он пойдет по холодным переходам замка, помочится в отхожем месте, напрягая простуженный в одном из многочисленных походов больной мочевой пузырь и, бормоча проклятия, тяжело уйдет спать.

Птичий слух голубя, сидящего на подоконнике, потревожили крики, раздавшиеся далеко внизу. Он не обратил на них внимания. А это были крики пожилой седой женщины, в дом которой вломились три молодчика в ржавых остроконечных шлемах. Грязно ругаясь, один из них ударил ее тяжелым мечом по голове, плашмя, оборвав рыдания на высокой ноте, а двое остальных, бренча обмундированием, и, угрюмо улыбаясь, принялись методично разносить в щепки всю домашнюю неказистую мебель и утварь. Первый изредка грозно покрикивал, подгоняя их, стоя над бездыханным телом старухи, из-под затылка которой уже натекла темная лужа вязкой крови. Hаконец, один из них, победно закрича, извлек из темного закутка визжащую девушку, собрав в грубый кулак ее иссиня-черные волосы, и поволок по полу. Двое других заржали, глядя как задрался подол ее серого оборванного платьица, обнажив лоскут белой нежной кожи. Они волокли ее таким образом, глумливо смеясь, через весь двор замка, по направлению к каземату, у входа в который уже стоял, потирая сухие ручонки, сморщенный епископ. Девушка кричала, звала на помощь, но кому были адресованы ее мольбы? Уж точно не толпе ребятишек, бегущих сзади, кричащих звонкими детскими голосами "Ведьма! Ведьма!" и кидающих в нее комьями грязи...

Опять голубь, ведомый своими примитивными мыслями, слетел с подоконника и направился искать себе место для ночлега. Hа главной площади он углядел неплохое возвышение, столб... Голубь сел на виселицу и принялся невозмутимо чистить перышки, готовясь ко сну, а под ним тихо покачивался под напором слабого ветра, повешенный накануне вор...

Отблеск далекого костра отразился в закрывающемся глазу птицы - это местная шайка разбойников, рядом с лесом, готовила себе ужин. В стане головорезов царила обычная деловитость - кто-то вертел тушу барана над костром, кто-то чистил оружие, а кто-то резался в карты. Молодому пареньку с простодушным широким лицом и соломенными волосами было не до развлечений. Уже пятый день его донимал практически сгнивший зуб - кусок сыро-горелого мяса, застрявший в нем накануне, делал свое грязное дело. И парень готов был уже выть на луну от боли, когда один из матерых разбойников вызвался быть его стоматологом. Под ухмылки, а иногда и немного жалостливые взгляды, они прошли поближе к свету, даваемому разгоревшимся костром... Видимо, здоровому рыжебородому "врачу" было не впервой проводить подобные операции - он спокойно посмотрел в разинутый рот парня, поцокал языком и задумчиво выловил блоху у себя из бороды. Потом деловито поставил молодого перед светом, отошел немного, поплевал на ладони и снял из-за спины свой огромный топор... Парень зажмурился и через мгновение получил сильнейший, но меткий удар обухом в челюсть. Hовая, резкая, но очищающая боль затмила восходящую луну, ноги подкосились, и он упал наземь, скорчившись и пытаясь понять, что же осталось у него от рта... Чьи-то руки торопливо подняли его, что-то успокаивающе шепча, пелена перед глазами рассеялась и он с радостью почувствовал, как старая, ноющая боль стала отступать на фоне новой. Довольно улыбнувшись окровавленным ртом, он выплюнул гнилой зуб вместе с осколками нескольких здоровых. Бородач подошел, внимательно посмотрел на плоды трудов своих, потом ободряюще похлопал парня по плечу и протянул ему полную кружку самогонного виски. Тот с благодарностью принял доморощенный антисептик и осушил кружку до дна. Потом, под одобряющий гул собратьев, разбил ее о камни костровища...