Эпоха и Я - [13]

Я всю жизнь раболепно пасую при не контакте даже, а лицезрении бесспорной, химически чистой красотой наших.

Это вам не сестры Уильямс с дорическими колоннами вместо ног и выражением лиц, как у существ образцового человеконенавистничества.

Когда улыбается Прививкова или стреляют глазками близняшки-каратистки, когда исподлобья смотрит Верянова, а Кириленко грустит, становится понятно, отчего я благодарю небеса за то, что гетеросексуал.

На финальный вопрос ведущего, зачем вообще нужны такие рейтинги, я жизнерадостно выпалил: «Затем, зачем вообще нужна красота: наслаждаться ею! И пытаться ей соответствовать».

P.S. Спорт – это театр, цирк, зоопарк. Мы все спортсмены. Вы плохие, я – отменный. Остальные выводы покоятся на более или менее шатких допущениях.

В газете «Советский спорт» (главред И. А. Коц) я делаю вот что: пока другие делают унылые лица, рассуждая про тактические схемы, я специально играю на понижение, учиняя истерики, будучи парнем в односекундье увлекающимся.

Если составить комкорданс по моим экзерсисам в Совспорте, то получится, что я пишу не о шайбах, гандикапе и установках, но об ощущениях. О том, что невозможно дышать воздухом, в котором не растворена любофф: спортсмены, знаете, тоже человеки.

А если это молодежная сборная по хоккею, которую я утром 6 января волевым решением возвел в ранг святых?! Как, не повредившись в уме, в «Советском спорте» написать о них? Я не умею про голевые передачи, я умею про человеческий дух.

И в обыденной жизни, и в спорте я люблю овечкиных, шевченко, кириленко, чакветадзе, форланов – неосторожных в известном смысле людей. И люблю про них писать. В том окаянном матче с канадцами я описал ненастный взор Овечкина, этот взор был для меня главным.

Мне интересно, что чувствует в этом году хороший парень Илья Ковальчук, переживающий плохие дни? Как ему наедине с внутренними безднами?

Желание писать о спорте именно в таком разрезе – неодолимо, как гормональный драйв в молодости.

С этим желанием я и лечу в эту светящуюся воронку.

Искренность крученого мяча о…

В Игре нет обмана и вины, и она никогда не бывает скучной, что делает ее похожей на антологию Фрэнка Синатры, на рассвет в горах, на первый поход с родителями в цирк, на дачные посиделки с теми, кого любишь, на утренние улыбки моих детей. Игра (если это, конечно, не игра в Мариборе) укажет путь, наставит на него, не пнет лежачего, но вдохновит его великостью цели в конце пути.

…напутствии Манделы

Клинт Иствуд, человек, который так вкусно и стильно состарился, что самому хочется немедля расплеваться с пустоголовой молодостью, снял фильм про Нельсона Манделу и про Игру.

1994 год, ЮАР, Кубок мира. Простой и величавый Мандела, 30 лет оттрубивший в камере-одиночке за то, что хотел, чтобы все люди любили друг друга или по крайности уважали; президент страны, с оханьем, аханьем выбирающейся из запутанных зарослей ненависти к столь любезной Манделе, пронизанной любовью и уважением живой жизни. Черное население ненавидит свою сборную как символ прошлого с апартеидом во главе; ненавидит, как мы ненавидели свою после Словении. Но то была ненависть другого разбора, к безжизненным личинкам, не ведающим стыда. А тут на кону Игра, способная объединить страну, чужака заделать своим, и своим заделаться чужаку.

И Мандела напутствует сборную, как сейчас почти нашего Сибайю, чтоб истово билась та за покореженную свою, но великую родину, которую полили кровью, а надо бы слезами радости. У которой отобрали все, кроме достоинства, а Игра, помимо прочего, учит, что достоинство выше мести. Выше вообще всего, даже страшно вымолвить, российского Кодекса чести, не соблюдаемого никем, кроме, конечно, Дика Адвоката.

…стыде Марибора

Вот про такую невыносимую банальность толковал Мандела капитану сборной, которого сыграл американец Мэтт Дэймон, человек с лицом резко помолодевшего Анюкова, если бы еще Анюков устранил угрюмую обреченность в физиономии. Вот про такую невыносимую банальность снял небанальный шедевр Клинт Иствуд, первее даже меня осознавший, что есть случаи, когда пафоса не может быть слишком много – 30 лет в тюрьме, например, или любая игра на Кубке мира. Не говоря уже про победу.

Не знаю, как сказать об этом, кроме как сказать напрямик без пышных выражений: последние 15 минут фильма, самые напряженные, я просидел с влажными глазами. Там, конечно, как положено в Голливуде, есть несколько минут эзотерической болтовни, но все прочее время отведено Игре: на поле, с судьбой, с самим собой, а эта игра, как известно, часто на выживание. Я смотрел и думал о том, что остаток жизни наши спортсмены проведут, доказывая свое право на питье и курение. Этот остаток они посвятят эзотерической болтовне на тему, как они счастливы, что, даже позорно проиграв, право пить и курить отстояли.

Не всем везет с таким наставником, как Мандела. Но у сборной США есть Обама, который ее напутствовал, ибо тоже понимает важность Игры, а сама сборная влюбила меня в себя еще в 2002-м, привычно позорном для нас году. А наши в Мариборе ходили пешком по полю в присутствии первого лица, прилетевшего потому, что понимал важность Игры.