Эпоха и кино - [110]

Собрался руководящий совет министерства. Сценаристом утвердили Леонида Леонова. Несколько вечеров мы обсуждали с Леонидом Максимовичем проблемы создания фильма.

Леонов пошел по линии драматического накала и глубоких философско-этических обобщений. Тогда это было «не в моде», и его замысел не приняли.

В результате упорных поисков другого автора сценария остановились на Петре Павленко, который привлек к работе свою жену — переводчицу и писательницу Треневу. Тем временем я договорился с Сергеем Сергеевичем Прокофьевым о том, что он возьмет на себя музыкальную сторону дела. Но вскоре он заболел и не смог работать.

Довольно быстро втроем — Павленко, Тренева и я — сделали сценарий, который был принят к производству. И еще одна удача: меня познакомили с артистом Борисом Смирновым. Он в нашем фильме великолепно сыграл роль Глинки и стал впоследствии прославленным исполнителем роли В. И. Ленина в «Кремлевских курантах» во МХАТе.

Консультировал картину бывший царский генерал Игнатьев. Это был высококультурный, общительный человек. Он прекрасно знал одежду, манеры двора. Те, кто помнит этот фильм, понимают, как это было важно. Помогала нам и Мария Федоровна Андреева. Она оказалась превосходным знатоком женских нарядов той эпохи.

Итальянские эпизоды фильма снимались в Одессе. Там мы подружились с чудо-хирургом В. П. Филатовым, возвращавшим людям зрение. Он интересовался нашей работой. Мы приезжали в его клинику.

Владимир Петрович был прекрасным рассказчиком. Запомнился один из его рассказов. Как-то, когда он только начинал свою деятельность, его пригласили к больному на квартиру. В одной из комнат он заметил мальчишку, сидящего за шахматной доской. Поскольку Филатов сам увлекался шахматной игрой, то он посмотрел на доску и увидел сложную ситуацию. Он спросил мальчика:

— Что ты будешь делать?

— Не знаю… Я думаю.

Возвращаясь минут через 40–50 обратно, он зашел в комнату, где сидел мальчик. Ход, который сделал юный шахматист, потряс Филатова. Фамилия этого мальчика Алехин…

Кульминацией эпизода возвращения Глинки из Италии на родину была в сценарии передвижка церкви, которая мешала строительству новой дороги. Глинка с восхищением наблюдает за тем, как на глазах у него совершается чудо. Это замечает старик инвалид. Его великолепно играл Сашин-Никольский.

— Россия все может! Мужикам бы волю дать — они бы всю Россию передвинули.

Во время передвижки был совершен крестный ход. Мы снимали этот эпизод неподалеку от Истры в деревушке Иваново. Естественно, что верующие — старушки и старики — возмущались изображением такого пышного религиозного обряда. Однажды в выходной день наш съемочный коллектив и массовка — всего народу было человек триста — устроили субботник. Собрали с поля скошенный клевер, наметав высоченный стог. А к концу дня разразилась необычайно мощная гроза, молния ударила в стог, и он сгорел. Был град, который побил поля и стекла в домах. Верующие решили, что бог наказал нас за киномолебен. Нам перестали продавать молоко и яйца и презрительно относились к нам, затруднив тем самым наши последние съемочные дни.

Картина заканчивалась тем, что молодой Лев Толстой приносил Михаилу Ивановичу Глинке обгоревшие ноты «Славься» (эта музыка звучала во время боев за Севастополь), а через окно Глинка видел войска, возвращавшиеся с войны и поющие его мелодию…

Картину решили назвать «Славься». Через некоторое время после выхода ее смотрели в ЦК партии. Мне было известно, что некоторые руководители высказывались о фильме отрицательно.

Прошло не более двух недель, как меня пригласили в Кремль, на просмотр «Славься».

В просмотровом зале, уже знакомом мне, стояли большие неуклюжие кресла с высокими спинками, обтянутые белыми чехлами. Мест было не более двадцати.

Вскоре в зал вошел Сталин. Он подошел ко мне и, дружелюбно подав мне руку, сказал:

— Я очень рад вас видеть. Тут некоторые товарищи сомневаются кое в чем по вашей картине. Давайте посмотрим еще раз вместе. Разберемся.

Он сел в крайнее кресло первого ряда и показал мне соседнее место. Смотрел молча. Не было слышно никаких реплик и со стороны. Экран потух. В зале зажегся свет. Все продолжали молчать. Была долгая томительная пауза. Наконец Сталин повернулся ко мне и сказал:

— Когда Карл Маркс выпустил первый том «Капитала», тоже не все поняли, что это значило для истории. Так что вы не одиноки, — с иронической улыбкой добавил он. — Вот у товарищей есть возражения. Скажите же их автору, — повернулся он к находившимся в просмотровом зале.

— Да нет их, — сказал А. А. Жданов, — после второго просмотра сами собой отпали возражения и замечания.

Так никаких замечаний и не было.

Сталин, подводя итог, сказал:

— Фильм можно выпускать.

По предложению Сталина картину решено было назвать «Композитор Глинка», так как режиссер не дотянул до ранее заявленного в названии содержания.

И тогда, и сейчас я понимал и понимаю, сколь величественна тема: Глинка как выразитель духа русской народной музыки, как создатель отечественного симфонизма, русской оперы. Чего греха таить, принятая, наиболее распространенная в то время форма художественных иллюстраций исторических фактов не способна была вместить такое содержание. Нужна была, как я теперь догадываюсь, форма эпически-монументальная, нужна была безукоризненная кинометафора, нужна была большая драматургическая глубина литературного сценария. Отказ от сценария Леонова был ошибкой. Я должен был драться и не сдаваться. Леонид Леонов помог бы (я в этом убежден) подняться до «Славься». А тот фильм справедливо назван, как обычная биографическая кинолента, — «Композитор Глинка».