Эпоха единства Древней Руси. От Владимира Святого до Ярослава Мудрого - [107]
Однажды адыгейский князь Идар, собрав множество воинов, пошел на Тамтаракай (Тмуторокань). Редедя принял участие в этом походе. Тамтаракайский князь[223] вывел навстречу адыгам свое войско. Когда враги сблизились, Редедя вышел вперед и стал просить у тамтаракайского князя бойца, говоря: «Чтобы не терять с обеих сторон войска, не проливать напрасно крови и не разрывать дружбы, одолей меня и возьми все, что имею». Тамтаракайский князь согласился на условия адыгейского богатыря, но не стал искать в своем войске бойца, а сам вышел против Редеди. Противники сняли с себя оружие и положили на землю. Несколько часов подряд они боролись, не уступая друг другу. Наконец Редедя пал, и тамтаракайский князь поразил его ножом. Единоборство это прекратило войну. Адыги возвратились домой, больше сожалея о потере лучшего воина, чем о неудаче похода>{233}.
Смерть Редеди оплакивает также древняя адыгейская похоронная песня (сагиш). Правда, в ней Редедя оказывается побежден не силой, а коварством:
Битва при Листвене
В 1023 или скорее в 1024 г. Мстислав двинулся добывать Киев[224], укрепив свою дружину отрядами, набранными среди подвластных ему народов Северного Кавказа — хазар и касогов. Как повествует летопись, он беспрепятственно достиг стен города, но затем должен был отступить к Чернигову, поскольку киевляне «не прияша его», в очередной раз доказав свою приверженность традиционному обычаю замещения великокняжеского стола согласно родовому старшинству. Черниговцы («северяне»), напротив, поддержали Мстислава, предоставив в его распоряжение воинов городового «полка».
В это время Ярослав, по сведениям Повести временных лет, находился в Суздальской земле, где сильный неурожай вызвал голодные бунты среди местного славяно-финского населения. По-видимому, беспорядки быстро приобрели антихристианскую направленность, так как голодными толпами верховодили «волхвы», действовавшие «по дьяволю наущенью и бесованью». Восточнофинские поверья объясняли возникновение стихийных бедствий женским колдовством, поэтому с особым ожесточением мятежники «избиваху старую чадь бабы, ямэ си держат гобино и жито [прячут припасы и хлеб] и голод пущают». Эти «бабы» были смотрительницы (а также, возможно, и вдовые хозяйки) богатых дворов, в том числе княжеских и боярских[225].
Энергичными мерами Ярослав восстановил спокойствие в крае. Бунтовщики были рассеяны, «волхвы» переловлены и частью казнены, частью «расточены», то есть сосланы под надзор княжеской администрации. Одновременно Ярослав снесся с волжскими булгарами, прося их продать голодающим хлебные излишки. Булгары открыли житницы, и «идоша по Волзе вси людье в Болгары, и привезоша жито, и тако ожиша».
Далее летопись, не считаясь с расстоянием и временем, возвращает Ярослава в Новгород, чтобы он мог послать за море «по варягы», с которыми он затем и выступает на Мстислава. Такой ход событий представляется маловероятным. Скорее всего, «варяжская» дружина сопровождала Ярослава в его походе в Суздальскую землю. Надо полагать, что, получив весть о появлении Мстислава возле Киева, Ярослав сразу повел свое небольшое войско вниз по Днепру на соединение с киевлянами, но был перехвачен Мстиславом у Листвена, севернее Чернигова. Иначе невозможно понять, почему в решающем для него сражении великий князь русский Ярослав противопоставил врагу только кучку наемных «варягов».
Летописная новелла под 1024 г. о битве при Листвене, по всей видимости представляющая собой обработку еще одного поэтического произведения Бояна>{235}, называет предводителем Ярославовых «варягов» некоего Якуна — красавчика, щеголявшего своим роскошным, вытканным золотом плащом («лудой»). Ученые норманнской школы предпочитают именовать его Хаконом[226], видя в этом человеке скандинавского конунга, возглавившего дружину не то шведских, не то норвежских викингов. Однако еще один Якун, упоминаемый в летописи под 1160 г., — это киевский воевода, что свидетельствует о распространенности имени Якун в славянской среде.
Прояснить этническую природу «варягов», сражавшихся под началом Якуна у Листвена на стороне Ярослава, помогает древнерусский нумизматический материал, а именно «малые сребреники» Ярослава, отчеканенные, по-видимому, как раз для того, чтобы расплатиться с «варяжскими» наемниками[227]. Эти монеты интересны для нас по двум причинам. Во-первых, обращает на себя внимание география находок. Хотя сребреники Ярослава и рассеяны по всей Балтике, но основная их масса (около половины от общего числа) обнаружена на южнобалтийском побережье — в славянском Поморье, в том числе в землях вендов-ободритов>{236}. А во-вторых, крайне любопытным выглядит изображение на лицевой стороне монет, совершенно необычное для древнерусской монетной чеканки конца X — первой трети XI в. На своих сребрениках, предназначенных для заморских «варягов», Ярослав распорядился «оживить» схематический родовой символ великих русских князей — так называемый «трезубец», или «знак Рюриковичей», — превратив его в падающего (со сложенными крыльями) сокола, который являлся священным символом ободритского племенного союза. Столь красноречивые материальные находки, разумеется, перевешивают малоубедительные филологические догадки относительно «норманнства» Якуна/Хакона, позволяя сделать вывод, что подавляющее большинство «варягов» Ярослава было набрано среди поморских славян, и лишь немногие из них, возможно, были шведами из числа спутников Ингигерд.
