Эпоха единства Древней Руси. От Владимира Святого до Ярослава Мудрого - [100]
Похожую картину рисует и Титмар, с той разницей, что у него более изощренными ругателями выступают поляки, которые, «дразня близкого врага, вызвали [его] на столкновение, [завершившееся] нечаянным успехом, так что охранявшие реку [русские] были отброшены. Узнав об этом, Болеслав ободрился и, приказав бывшим с ним немедленный сбор, стремительно, хотя и не без труда, переправился через реку. Вражеское войско, выстроившись напротив, тщетно старалось защитить отечество, ибо, уступив в первой стычке, оно не оказало больше серьезного сопротивления. Тогда пало там бесчисленное множество бегущих, победителей же — немного».
В Повести временных лет последствия разгрома русского войска представлены даже еще более сокрушительными: Ярослав будто бы убежал в Новгород всего с четырьмя спутниками. Однако Титмар свидетельствует, что после сражения на Буге Ярослав с остатками войска отступил не на север, к Новгороду, а на восток — к Киеву, так как, по словам хрониста, Болеслав «преследовал разбитого врага», двигаясь по направлению к русской столице.
Отступая, Ярослав мог убедиться, что вся Русская земля, от Волыни до Среднего Поднепровья, больше не признавала его своим князем. Божие благоволение теперь почивало на Святополке, перед которым русские грады радушно открывали свои ворота. После битвы на Буге дальнейшее продвижение Болеслава к Киеву превратилось в триумфальное шествие. «Жители, — пишет Титмар, — повсюду встречали его с почестями и большими дарами».
В столь неблагоприятных для себя условиях Ярослав не решился отстаивать Киев и при приближении поляков бежал из города, бросив на попечение победителя всю свою женскую родню — «мачеху», девять сестер и даже жену. Но вскоре он «силой захватил какой-то город, принадлежавший тогда его брату, а жителей увел [в плен]»[205]. Значит, несмотря на поражение, у него оставалось еще достаточно сил для нанесения чувствительных ударов по врагу.
Сторонники Ярослава в Киеве пытались организовать сопротивление, но безуспешно. «Хотя жители и защищали его [Киев], — повествует Титмар, — однако он быстро был сдан иноземному войску: оставленный своим обратившимся в бегство королем, он 14 августа принял Болеслава и своего долго отсутствовавшего господина (senior) Святополка, благорасположение к которому[206], а также страх перед нашими обратили [к покорности] весь тот край»[207].
В недавно восстановленном после пожара Софийском соборе польского князя и его зятя «с почестями, с мощами святых и прочим всевозможным благолепием встретил архиепископ этого города». Вероятно, это был корсунский епископ Анастас, настоятель кафедральной Десятинной церкви[208]. По сообщению Повести временных лет, он сделался ближайшим доверенным лицом Болеслава, который «вверился ему лестью». Титмар со своей стороны говорит, что именно «архиепископу Киева» Болеслав впоследствии поручил вести переговоры с Ярославом.
Болеслав I в Киеве
Невзирая на присутствие Святополка, Болеслав распоряжался в Киеве как у себя дома. Он наложил руку на «немыслимые сокровища» княжеской казны, «большую часть которых», по сведениям Титмара, «он раздал своим иноземным сторонникам, а кое-что отправил на родину», и разослал посольства от своего имени к Ярославу и византийскому императору. Первого он просил вернуть его дочь (супругу Святополка, которая, как видно, находилась в заложницах у Ярослава), обещая взамен выдать Ярославову жену и прочих захваченных женщин из великокняжеского рода. Василию II польский князь сулил выгоды, «если тот будет [ему] верным другом; в противном же случае — так он заявил — он станет неколебимым и неодолимым врагом [греков]».
Какой исход имели эти предложения, доподлинно неизвестно. Ярослав, кажется, согласился на обмен. Ввиду того факта, что его первая супруга, еще относительно молодая женщина, была погребена в новгородском храме Святой Софии, можно предположить, что она была доставлена в Новгород, где и умерла в том же 1018 или в начале 1019 г., не выдержав тягот плена и дальней дороги — вещь довольно обыкновенная в то время.
Швыряя горстями своим наемникам золото из княжеских погребов и выставляя себя перед греками хозяином Русской земли, Болеслав со всем тем желал оставаться в глазах Святополка и киевлян верным другом и союзником. Для этого он вступил в еще более тесное свойство со своим зятем, женившись (в пятый раз) на одной из его сестер — Предславе. Пятая свадьба польского князя, да еще при его живой германской жене Оде, выглядела непристойным фарсом, почему поздние польско-русские летописцы и представили дело в таком свете, что Болеслав сделал Предславу своей наложницей. Например, Галл Аноним утверждает, что дочь Владимира соединилась с Болеславом «не законным браком, а только один раз как наложница, дабы тем самым была отомщена обида, [нанесенная] нашему народу». Но придавать особое значение этому свидетельству незачем, ибо в сочинении Галла Анонима Болеслав и начинает войну с Русью затем, чтобы отомстить за оскорбление, которое ему нанес Ярослав, отказавшись выдать за него замуж свою сестру. Таким образом, насилие польского князя над Предславой является «ударной» литературной концовкой этой истории. В ряде древнерусских летописных сводов XIV—XVI вв. приводится известие о том, что «Болеслав положи себе на ложи Передславу, дщерь Володимерю, сестру Ярославлю», а уходя из Киева, «поволочи» ее с собою. Последнее обстоятельство, во всяком случае, удостоверяет, что Предслава не была жертвой минутной прихоти Болеслава, который, очевидно, имел на нее долгосрочные виды. Поэтому Титмар, по всей вероятности, не ошибся, назвав отношения Болеслава с дочерью Владимира браком, хотя и неканоническим: «на одной из них [имеются в виду девять сестер Ярослава], которой он и раньше добивался, беззаконно, забыв о своей супруге [Оде], женился старый распутник Болеслав».
