мир другой для нас дороги нет.
Слепец, кто гордо носится с мечтами…
Фауст строит плотины в море. Поиски знания и истины — внутреннее действие трагедии, путеводная нить в пестрой ткани внешнего действия. Погреб Ауэрбаха, сцена с Гретхен, Вальпургиева ночь — эпизоды, проявленное действие, поверхностное действие — не есть действие…
Фауст — это религия, культ, символ. Чтобы сыграть Фауста, не достаточно актерской игры и мастерства; нужно глубоко, по-настоящему пережить это, нужно самому быть Фаустом.
Можно рассматривать «Фауста» и как театральную пьесу. А именно — как историю Гретхен. Трогательную историю девушки, которую соблазнили и покинули. Это зависит от трактовки роли Фауста. Правда, Гете вряд ли хотел, чтобы играли так.
Режиссеру и труппе, которая привыкла неделями играть «Насильно на постой» и тому подобное, нелегко вдруг настроиться на «Фауста». Поэтому я не останавливаюсь на мелких недостатках, как, например, гротескные облака с разноцветными крылатыми ангелами, Архангел Михаил, у которого в дополнение к одеянию древнего германца был кокетливый серебряный браслет (вообще, необходимы ли здесь ангелы?), несколько сальный голос Господа, по-детски наивные народные сцены во время пасхальных гуляний. Все это, строго говоря, не имеет значения, — но: у нас играли театральную пьесу. А именно историю Гретхен.
Радовала роль Мефистофеля в исполнении Ойгена Линденау. Роль была продумана, прожита и потому получилась. В некоторых местах он был патетичен. Мефистофель — князь тьмы. И поэтому образ его должен быть наполнен скепсисом, то есть в нем должно быть достаточно издевки, иронии, даже шутовства, но никак не патетичности. Скепсис отрицателен. Патетика положительна.
Иоганна Мунд в роли Гретхен. Хороша. Естественна. В сцене с Валентином — превосходна. Ведь ее роль эпизодическая и не имеет большого значения в «Фаусте».
На Фаусте все держится! Почему бы в таком случае не пригласить актера из другого театра? Фауст должен быть великим потрясением. Культом. Если ему это не удается, получается — профанация.
«Когда в вас чувства нет, — все труд бесцельный…»
Разговоры во время «Фауста»
Театр. Звонок. Зрители толпятся в дверях лож. Пока я ищу свое место, слышу, как немного полноватая дама позади меня спрашивает:
— Музыка Вайнгартнера? А я думала, это Гуно…
Тушат свет. Пролог на небесах. Кажется, за мной сидит чета новобрачных откуда-то из деревни. Он шепчет довольно громко:
— О господи, а это не Железный Карл?
На что она отвечает:
— Да нет, это же древние германцы. — Оба имеют в виду Архангела Михаила, на котором я как раз в этот момент замечаю кокетливый серебряный браслет.
Старый господин, очевидно, большой поклонник искусства, поворачивается к ним:
— Тссс!
— Чего ему надо? — спрашивает Йохен сварливо.
— Сиди тихо, — отвечает молодая, но, когда появляется Мефистофель, сама не может удержаться от восклицания: — Дьявол!
— В красном пламени, — говорит задумчиво Йохен.
Старый театрал снова шипит:
— Шшшш!
— Осел, — бурчит Йохен.
Спустя какое-то время позади нас появляется, шурша платьем, величественная дама, естественно, через полчаса после начала; она вынуждает всех встать и пробирается к своему месту, которое, тоже естественно, оказывается в середине ряда. Йохен не встает, а только немного отодвигает колени в сторону. В следующее мгновение он со страшным криком вскакивает, потому что дама, вероятно, отдавила ему ногу. Сиденье кресла использует этот момент, чтобы коварно захлопнуться у него за спиной, так что когда он, скрипя зубами, бледный от боли, пытается сесть, то оказывается на полу. И подумайте только: дама, которой Йохен обязан этим артистическим падением, та самая дама, которая наступила ему на ногу, имеет наглость возмущенно прошептать ему:
— Тсс!
— Глупая гусыня, — бурчит в ярости Йохен.
Пролог окончен.
Новобрачные оживленно обсуждают последние состязания по стрельбе. Дама рядом со мной беседует с подругой.
— Вы говорите, семьдесят пфеннигов? А я еще вчера заплатила марку десять.
— Да, семьдесят пфеннигов, если вы сами заберете. Иначе — восемьдесят. Я запасла шестьдесят штук. Так на зиму будет хоть немного яиц.
Первый акт. Фауст в кабинете.
Минхен (так зовут новобрачную), взволнованная фейерверком при появлении Духа Земли, рассказывает историю про привидения. Когда Фауст поднимает хрустальную чашу с ядом, Йохен задушевно произносит:
— Твое здоровье, если это коньяк.
Пожилой господин, очень злобно:
— Шшш!
Смена декораций.
Передо мной разговаривают две дамы.
— Ох уж эта фрау Биммерманн! Вы только посмотрите, сколько на ней бриллиантов. Это же безвкусно!
— А как утянулась-то! А жир со всех сторон выпирает.
Рядом сидят два господина.
— Большой шлем без двух у ходящего первым?
— Выиграл. С шестью козырями и тузом червей.
Справа от меня:
— Недавно он даже привез полкило масла.
— Вы хотите сказать: маргарина.
— Нет, масла, сливочного масла, хорошего, жирного крестьянского масла.
— Говорят, в окрестностях его нет уже три недели.
Погреб Ауэрбаха.
Оба мужчины передо мной с удовольствием и очень бодро отбивают такт.
— Настоящая немецкая атмосфера, — говорит один.
Йохен замечает:
