Эпитафия - [3]

Погоди, Антиной, я попробую и твое сердце!

6.

Горин встревожился. Ее душа формировалась неуловимо противоположно замыслу. Все чаще он чувствовал - в собственном романе! - присутствие чуждой, даже враждебной воли. Это была мощная воля, насмешливый, но пока невнятный лик иной судьбы, которою он не умел управлять.

Горин видел, как подергиваются желтоватой пленкой, такие ясные и проницательные, глаза Гагарина, как дрожат его пальцы, когда он ласково касается Алиных волос, как вспыхивают и темнеют, становясь все глубже и недостижимее, Алины зрачки. Гумбертовские поползновения Гагарина были теперь совершенно очевидны. В первую очередь, конечно, Але... Ну и Горину, разумеется.

Ему казалось, Аля просто дерзит дремучей силе, увлекающей ее в душные облака фантасмагории. Она была слишком живая, Аля, слишком настоящая для того, чтобы играть по чужим неинтересным правилам... Какой уж тут, к черту, Горин!

Ах, что за брильянты стекают после купания по спине, между лопаток, по виолончельному бедру, вдоль выпуклых загорелых икр!

Что за слова мерцают в уме, сладко покалывая небо! Я уведу свою судьбу туда, где меня никто не достанет. Я, зато достану любого, кого захочу!

Гениальное дитя!

Горин с тоскою наблюдал, как она выбирает жертву, начинает мягко кружить вокруг нее пружинящими легкими шажками. Он просто физически ощущал алчный трепет ее позвоночника, до оторопи знакомый по себе. Осторожное прицеливание, точно выверенный ракурс, бросок - и жертва задыхается в агонии.

Идиллия, запрограммированная Гориным, разрушалась на глазах.

Рядом с Алей ничего не произрастало, кроме жалкого чахоточного подлеска. Спаленные Алей страницы безнадежно съеживались. Пепел же она стряхивала за ненадобностью.

А Горину-то было жаль! Ведь это не чужие были письмена, а его же собственные. Неотъемлемые грани развивающегося романа. Впервые он ощутил настоящий родительский гнев. И приказал Гагарину немедленно отшлепать девчонку. Куда там! Отшлепать-то он ее отшлепал. Но потом в раскаянии дошел до того, что стал делать ученице пошлые намеки.

Это было уже слишком! Терпению Горина пришел конец! Грубо и живописно он убил Гагарина. И, мужественно стиснув челюсти, вошел в роман.

Теперь в романе появился Герой.

7.

Героиня недовольно поджала губки. От нее чего-то ждут? Вот еще!

Горин приблизился на расстояние вытянутой руки. Аля на мгновение приняла его за Гагарина, вздрогнула - ведь и слезки были, как Учителя не стало, были! Но ее гениальный глаз - алмаз тут же уловил разницу- Тем более, что Горин только внешне на свою " идеологему " походил. Он был сам по себе гораздо крупнее, тверже, ироничнее. Только знакомый шрам на шее напоминал о непрерывности сюжета.

- Поди-ка сюда, Ариадна! - начал было Горин.

- Почему Вы решили, что я соглашусь беседовать с вами в таком тоне? возразила Аля.

Металлические нотки в ее голосе показались Горину шрапнелью, не покалечившей его только по чистой случайности.

- Потому что я - твой создатель.

Аля искренне рассмеялась. Она явно была уверена в обратном. Эта самоуверенная отстраненность вызвала в Горине нечто вроде спортивного азарта. Как? Она пытается им играть? Посмотрим - посмотрим... Ему уже виделось, как он запускает жадную ладонь в ее темную душу и что-то неведомое вытягивает со дна...

Что там такое? Что? Может быть, всего только сгусток твоей же,- однажды усвоенной!- крови- Что там такое сформировалось-то, раз ты, ты сам! разобраться не можешь? Чем же это ТАКИМ она ТАК смотрит на тебя?!

- Иди сюда, Дитя!

Но губки младенца лукаво кривились. Аля говорила "цып-цып" - и отбегала в сторонку. Два птичьих шажка - и она недоступна. Кому?! Ему, придумавшему ее вместе со всем этим претенциозным антуражем!

- Пей мою кровь! - наконец не выдержал Горин, - только не уходи! Представляешь, что я еще расскажу тебе!

- Зачем мне твоя кровь... Я уже попробовала свежей. Теперь я питаюсь сердцами юнцов. Да и что ты еще можешь рассказать? У меня своего довольно. Ко всем сундучкам, ларчикам и укладочкам, которыми ты так гордишься, я уже давно подобрала собственные ключи. Мне не нужен проводник. Может быть, разве партнер для игры...

- Приходи!- вопил Горин, вне себя от изумления и боли,- Будем играть! Во что ты захочешь! В Пушкина! В Гоголя! В черта лысого! В логику трансцендентальную! Приходи!

И Аля иногда приходила. Снисходила до его боязливого нетерпения. У нее была прохладная проворная лапка. Рыжий глазок - как морская впадина под прожектором субмарины. И не то плывущий, не то танцующий шаг. Как у гейши. Глубокая невинная порочность беззащитного зверька.

8.

Детская преобразилась. Исчезла Артемида Эфесская со своими нелепыми сосцами. Исчезли красивые книжки с картинками и толстые словари. Зато над изголовьем постели появилось католическое распятие, а в противоположном углу - японская видеодвойка.

Теперь в этой комнате распоряжалась Ночь, Великая Праматерь, Нюкта, Бездна, порождающая и поглощающая свет. Звезды, блуждающие в Алиной комнате, исходили из недосягаемой взором глубины. Их было несметное множество. Они пронизывали растущую плоть, вытягивались в ней горячими жужжащими нитями, понемногу вытесняя загустевшую горинскую субстанцию и образуя в сильном азартном теле пульсирующую хорду, тонкую и пластичную.