Эпитафия Красной Шапочке - [47]

— Труп убрал Нильсен?

— Да, убрал Нильсен. А вы убили ее. Так?

Анна слегка качнула головой, подняла ничего не выражающие глаза на комиссара и кивнула снова, на этот раз увереннее:

— Я должна была, мне пришлось сделать это, хотя тем самым я и ставила крест на своем желании отомстить Гунилле. Никто из нас теперь не может ей отомстить. Она нашла деньги и должна была умереть. У меня не было другого выхода, как только убить ее.

На всех лицах было написано отвращение, но Анна, как будто не замечая этого, продолжала:

— Я не хотела ее убивать, но она сама виновата. Жаль, конечно, что она умерла вот так, не дав нам насладиться победой над ней.

Анна говорила странным монотонным голосом, как будто в каком-то трансе:

— Ведь правда, жалко? А зачем было этим двоим, Матиессену и Хансен, быть такими любопытными? Жаль, конечно, что им тоже пришлось умереть, но что мне было делать?

Когда в кабинет вошли полицейские, чтобы увести ее, она сама встала им навстречу. Уже в дверях она обернулась и, обращаясь к бывшим коллегам, сказала:

— Простите меня, простите, что я помешала вам всем отомстить, но я не могла ничего сделать. Гунилла мертва. А я… Я так страшно устала, никогда в жизни еще я так не уставала.

На прощанье Анна снова горько улыбнулась, как бы давая всем возможность в последний раз полюбоваться своими восхитительными зубами. Дверь за ней захлопнулась.

За окном уже начало светать. Капитан Нильсен рывком поднялся.

— Никто не будет возражать, если я пойду. Я дольше не могу задерживаться, мне надо домой, жена ждет…

Йеппсен пожал ему руку, и капитан вышел из кабинета.

Громкое всхлипывание заставило комиссара обернуться и взглянуть в сторону двух оставшихся еще в комнате членов экипажа.

Кари, закрыв лицо руками, горько рыдала; Кок с недоумением смотрел на плачущую девушку.

Раскачиваясь из стороны в сторону, она твердила:

— Это ужасно, ужасно, отвратительно, это… Йеппсен попытался было ее успокоить, но тщетно.

— Послушайте, Кари, вам сейчас надо взять такси и ехать домой.

Но она только всхлипывала и отрицательно качала головой.

— Кари, держи… — Кок кинул ей на колени связку ключей. — Садись в мою машину и подожди меня там, я сам тебя отвезу.

Она кивнула, благодарно улыбнулась и, прежде чем выйти, бросила на него влюбленный взгляд.

— Что в действительности навело вас на мысль, что это Анна?

Йеппсен усмехнулся:

— Я ведь уже говорил. Гунилле надо было любой ценой заставить преступника поверить, что она спит, а самой в это время иметь возможность наблюдать за ним. И, как я уже сказал, всю эту комедию она могла разыграть только для одного человека — для Анны.

— И последний вопрос. Матиессен был обычным пенсионером или все же детективом?

Йеппсен вновь улыбнулся:

— Пенсионером по состоянию здоровья. Плохое сердце. А что, он показался вам таким умным, что вы приняли его за одного из наших людей?

Кок едва сдержал смешок:

— Ладно, если хотите, можно и так сказать.

— Ну что ж, я польщен.

— Тогда мне остается только еще раз поздравить вас с тем, что дело окончено — наконец-то окончено.

Йеппсен слегка поклонился:

— А я со своей стороны должен поблагодарить вас за столь любезное сотрудничество. Вы оказали мне большую помощь.

Кок в свою очередь наклонил голову:

— Рад был бы встретиться с вами еще раз!

— Боюсь только, что ждать придется слишком долго. Тан что придется уж вам, видно, довольствоваться лишь надеждой на встречу — тем более что в следующий раз она может несколько разочаровать вас.

Кок не нашелся, что ответить, и улыбнулся:

— Два — один в вашу пользу.

— Правда, есть еще вариант, что меня переведут работать на таможню. В таком случае наша встреча доставит мне особое удовольствие. Три — один в мою пользу. Что ж, прощайте.

Кок перекинул через локоть форменный плащ и направился к двери.

— Господин Кок, еще одно маленькое замечание, если позволите. В дверях не заденьте своим плащом о косяк.

Кок остановился, однако не обернулся, а комиссар прибавил:

— У вас в кармане бутылка, она ведь может разбиться.