Эпитафия Красной Шапочке - [43]

— Скажите, а со сплетнями у вас всегда было так плохо?

— Признаться, с приходом к нам Гуниллы стало еще хуже.

— Вероятие, именно вам больше всех доставалось от нее в этом смысле? Не так ли?

— Да, пожалуй, так.

— Почему же?

— Дело в том, что ей никак не удавалось уличить меня в контрабанде. Ее прямо-таки бесило, если она не могла прижать кого-то к стенке. И если не получалось сделать это одним способом, она сейчас же пробовала что-нибудь другое. Если же и здесь ничего не выходило, она могла просто-напросто сочинить о тебе что угодно. И тут уж годилось все; если речь шла о том, чтобы кого-то задеть, то, поверьте, не было предела ее изобретательности. А я была для нее особенно желанным объектом. Однажды, когда Гунилла была еще простой стюардессой, я на вечеринке отбила у нее парня. Ничего особенного — мы просто потанцевали с ним несколько раз, но она страшно разозлилась и ушла домой. Думаю, именно из-за этого она и начала распространять обо мне разные слухи. В них никогда не было ничего конкретного, но все сводилось к тому, что я живу с кем попало — с подонками, с цветными… Особенно ей нравилось смаковать последнее. Если ей удавалось убедить кого-нибудь, что у меня есть любовник африканец, она не считала день потерянным. Дело вовсе не в том, будто у меня были или есть какие-нибудь предрассудки на этот счет, нет, просто, знаете ли, неприятно постоянно слышать, как о тебе шушукаются по всем углам. Будь я умнее, мне бы следовало сразу же признать, что россказни Гуниллы — правда, тогда и болтовня бы сразу стихла. Ведь это интересно только до тех пор, пока человек все отрицает.

— И это единственная причина, по которой вы испытывали к ней неприязнь?

Анна горько улыбнулась:

— Зачем вы спрашиваете о том, что вам и так известно?

— Чтобы узнать еще больше.

— А больше тут и не скажешь. Она расстроила нашу помолвку — вот и все.

— Вы забыли рассказать, что несколько раз при всех грозились отомстить ей.

— Я не забыла, но какой смысл говорить об этом сейчас? Как я могу теперь отомстить ей, мертвой?

— И тем не менее, быть может, вы все же познали радость мести?

— Но каким образом? Убить ее вовсе не было бы для меня той местью, о которой я мечтала. Вам, видимо, трудно меня понять, но убийство никогда не казалось и не кажется мне местью. Вот если бы можно было поднять на свет все ее подлости и грязные делишки! Но ведь теперь она мертва. Наоборот, ее смерть только помешала мне отплатить ей, хотя, видит Бог, я не могу сказать, что мне ее очень недостает.

Анна снова улыбнулась горькой улыбкой, и Йеппсен про себя еще раз отметил, какие прекрасные у нее зубы. То, что рассказывала девушка, звучало, несомненно, правдоподобно.

— Ну ладно, думаю, на этом мы можем закончить, Йеппсен проводил Анну до дверей кабинета и позвал одного из инспекторов.

— Садись, Петерсен. Я хочу вкратце все подытожить. Заводить тебе записи всех допросов еще раз — слишком долго. Во всяком случае, скажу одно: мы приблизились к правде, вопрос только в том, насколько? Что касается дела Матиессена, то здесь вырисовывается следующая картина. Без нескольких минут двенадцать он отправляется в лавочку и покупает там шесть вышитых носовых платков с разными буквами в уголке каждого. Два — с "К" для Кари и Кока, один с "А" для Анны, один с "Н" для Нильсена. Третий платочек с "Н" и один с "П" были куплены им соответственно для двух горничных — Кармен и Пилар. Потом он возращается в отель, обедает и просит принести несколько бокалов к нему в номер, куда и поднимается. Там он раскладывает на столе свои чудесные подарки. Спустя некоторое время он приводит в комнату горничную Кармен и предлагает ей бокал вина, от которого она отказывается. На столе она видит все шесть пакетиков с платками, получает один из них и удаляется. Через минуту в номер входит Анна, пьет с хозяином вино и видит на столе пять пакетов. Один она уносит с собой. Далее приходит Кари, видит четыре пакета, и после ее ухода их остается три. Около четырех часов настает очередь Кока. Он видит три пакета и с одним из них в руках покидает номер. Сразу вслед за ним там появляется Нильсен, видит, что пакетов уже два, и когда после него в комнату приглашают Пилар, на столе остается лежать лишь один пакетик. Однако на допросе в португальской полиции она сказала, что не помнит, был ли он там один или их было два. Поэтому я и подумал, что пакеты могут послужить ключом к разгадке этого убийства. Количество пакетов, которое видел каждый из них, должно было подтвердить, говорит ли он правду о том, в какое время заходил к Матиессену. Я рассчитал, что один из четырех членов экипажа должен был прийти в номер н Матиессену после Пилар и увидеть на столе только один пакет. Если, конечно, он уже не побывал там в тот день раньше. Случилось как раз последнее. Матиессен уже раздал все свои подарки, когда ему нанесли еще один визит. И я ни на шаг не продвинулся в этом деле, по-прежнему у меня нет никаких доказательств против…

— А что с ножом? На нем опять нет никаких отпечатков?

— В том-то и дело, и на этот раз никаких. Все снова проделано чертовски ловко. Это была моя последняя надежда, но, как и в двух предыдущих случаях, — ничего.