Эпиграфы к эпилогу - [14]

Прикрыв руками горящую спичку, дед закурил очередную папиросу и тут услышал звук приближающегося автомобиля. До него было еще как минимум полкилометра, но из этой дали до слуха уже доносился грохот музыки. Вскоре «девятка» грязно-зеленого цвета с городскими номерами поравнялась с калиткой деда, музыка утихла, открылась задняя дверь и из салона выбрался парень. «Дед, тут есть какая-нибудь столовка?» – спросил он. «Нет» – ответил дед, не поднимая головы. «Чо ты такой хмурый?» – спросил парень несколько развязно. «Да так, созерцаю природу, пока бабы Евдокию Плющиху привечают» – ответил дед, стряхнув указательным пальцем пепел с кончика папиросы. «Гости, что ли, у тебя! – Рассмеялся парень, присаживаясь рядом на лавку. – Вот мы как раз ищем, где бы поесть, да выпить, а то уж намаялись – километров двести намотали. Пригласил бы, самогонки налил своей. Небось, хороша!» «Боюсь, ответ покажется вам не релевантным. – Ответил дед, чем поверг собеседника в ступор. – Да и не помешала бы вам, вьюноша, пара уроков для постижения хотя бы простых компонентов обращения, скажем, апеллятивной функции оного». «Дед, ты на каком языке говоришь? – слегка придя в себя, спросил парень. – Давай, попроще, а то как иностранцы встретились». «Так оно и есть – ответил дед и наклонился, чтобы затушить папиросу в жестяной банке под лавкой. – Да и выпивка не принесет вам искомого результата». Разогнувшись и внимательно посмотрев парню прямо в глаза, он произнес на чистейшем английском: «Only the educated are free», встал и скрылся в калитке.

«Не, вы видели? – спросил парень у друзей, которые, высунувшись из окон машины, с недоумением наблюдали за происходящим. – Вот я с утра чувствовал как-то херово себя. А что он сказал-то мне на иностранном, я не понял? Пойду, узнаю». «Эй, погоди, ты куда это?» – крикнули ему из машины. Но парень не слышал, он толкнул калитку, сделал шаг во двор, и тут же выскочил обратно, еле увернувшись от бросившегося на него с глухим лаем здоровенного кобеля. «Кто там, чего надо?» – послышался женский голос с крыльца. «А дед где?» – крикнул парень, приподнявшись над забором. «Ты пьяный, что ли? – крикнула женщина – Деда ему. Он уж помер, лет как пять назад!»

***

«О, если бы я знал, Господи, о двенадцатитактовой форме, а тем более о тонике, субдоминанте и доминанте, я бы никогда не взял в руки инструмент, никогда, клянусь тебе!» – так приблизительно можно было бы собрать в целостную мысль бессвязные выкрикивания человека, метавшегося в горячечном бреду на больничной кровати. Никто не мог понять, что с ним происходит, да и врачи терялись в догадках, поскольку никакие лекарства не действовали. Но вот в приемный покой пришла женщина, назвавшаяся его женой и попросила провести к мужу. Все присутствовавшие сразу же обратили внимание на то, как она была одета – как-то уж совсем старомодно, не так, как принято было в девяностых, однако дежурная сестра исполнила ее просьбу и провела странную гостью в палату. Как только ее рука коснулась лба больного, он тут же стих, а через мгновение заснул.

«Вы не представляете, как его все любят у нас в округе, он же лучший из лучших, его песнями заслушиваются, поют на каждом углу и в каждом джуке. А как он играет, как он играет, гитара в его руках просто разговаривает – ты все понимаешь, проникаешься каждым аккордом, словно это человеческая речь» – рассказала пришедшая женщина обступившим ее людям (а слух о странной гостье моментально разлетелся по этажу). Речь ее, кстати, тоже многим показалась столь же старомодной, как и платье. «И тут вдруг вчера приехал незнакомый человек с Севера на своем грузовичке, полном какой-то аппаратуры, невиданной в наших краях, и попросил его сыграть что-нибудь, а он запишет. – продолжила женщина – Ну, Джо вытер руки, взял гитару и начал играть. Приезжий попросил его остановиться пока он не настроит аппаратуру, а тут и Сонни, сосед, пришел. Они с Джо на гитаре с харпом начали такое выделывать, что вся округа собралась в нашем дворе, танцевали, подпевали, хлопали в такт. Ребята вошли в раж, целый концерт устроили, а этот белый все записывал и записывал. Но вот пришла пора спать – завтра же на работу – ребята отложили инструменты, все собравшиеся разошлись по своим домам, и тут этот, с аппаратурой, возьми и скажи парням все эти мудреные слова. Джо аж побледнел, спрашивает его, мол, а вот эту вещь, про то великое наводнение на Миссисипи в прошлом году, тоже в этих всех чудных словах описать можно? Тот сказал, что можно, вот тут-то с Джо и случился первый припадок…»

Один из врачей прервал женщину вопросом, о каком это наводнении она говорит. Она и отвечает, что об этом все должны знать, если она говорит, что Джо написал ее на следующий год, то так и есть, и она не позволит сомневаться…

– А, как вас зовут, мэм, простите? – прервал ее врач. Услышав ответ, все присутствовавшие замерли, не веря своим ушам.

– Минни я.

***

Удивительная картина из той, другой, жизни стоит перед глазами. Седобородый старик в старом почти совсем выцветшем чапане восседает на арбе, время от времени постегивая понурого ослика, тянущего двухколесную повозку с седоком, везущим куда-то большую тую. На носу новогодние праздники, на улице почти двадцать градусов тепла и все это вместе с туей, осликом и еще одним седоком, в рубашке с короткими рукавами, могло бы показаться странным и несколько даже по-идиотски выдуманным, но только не жителям тех мест – там это обычная картина. Такая же обычная, как свадебный плов, куда гости стекаются рано, в шесть утра, когда еще ночную прохладу не сменил дневной зной, садятся партия за партией за длинные столы, ломают лепешки, выпивают по пиале водки, и едят, слушая музыкантов и разговаривая между собой. Вскоре их сменит другая партия, но прежде молодые члены семьи быстро уберут стол, подготовят его к трапезе для следующей группы, и все повторится – пришедшие займут места, прочтут короткую молитву, проведут ладонями рук по лицу, выпьют, поедят и разойдутся каждый по своим делам…