Эныч - [17]

— Уползли спиногрызы-то, — произносит Коля рассеянно. — Закусывать, наверно, отправились.

Гена, глядящий туда же, потирает висок. Говорит хрипловатым голосом:

— Игрушки свои раскидали. Странные они у них какие-то… Иван, делая очередной маленький глоток, направляет глазки за изгородь. Причмокивает.

— Поди иностранные. Балуем мы пацанов. А вырастут — дармоедами станут. В наше время не до игрушек было. Пожрать бы. Трусы по очереди носили. А этих — одеваем, кормим три раза в день.

Иван допивает, кладет пустую посудинку в мешок на худых, сухоньких ножках, ковыляющий мимо приятелей.

— Держи, Лукерья. Знай Ивана-таксиста!

Благодарно покряхтывая, мешок продолжает свой путь. Один из тех, кто заменил механиков, награждает Лукерью бутылкой из-под вина.

— Принимай, мать, бомбу. Мешок оседает. Блеет.

— Полегчало немного, — говорит, умывая вспотевшей ладонью лицо, Гена. — Еще бы не мешало добавить.

Коля подмигивает Эну Эновичу.

— Может, бабу твою раскрутим, Ген? Она такому гостю рада будет. Правда, Эныч?

— Правда.

Коля заправляет выбившуюся из брюк рубашку. Гена в раздумчивости постукивает ногой по чемодану.

— Как же. Дождетесь вы от бабы, — презрительно выпячивает губу Иван. — Бабы вообще не люди. Я их хорошо изучил. С ними вот как настоящие мужики поступают… Едешь после двенадцати ночи и видишь: стоят возле ресторанов, кафе, баров, нюни распустили. Их мужики пригласили, напоили, в ближайшем подъезде отходили и выкинули. Вот теперь стоят эти клярвы и подвезти просят. Тут делай с ними, что хочешь. И так и эдак счетчик оплатят… Вот в прошлом году к нам в город на гастроли Клещенко приезжал. Такая знаменитость! Каждый день по стране гремит в телевизоре. И что же? Садится ко мне в такси. Я — в трансе. Такой простой парень! Шутит. Смеется. Даже звуки подпольные издает, не стесняется. Совсем как обыкновенный человек. Мы на Большой Коммунистической, у Святого Мартына, модную бабцу подобрали. Вот уж он с ней на заднем сиденье позабавился! Я чуть милицейский скворечник не снес — все от зеркала оторваться не мог. Она у него на дядьке, как на флейте играла. Потом возле филармонии он выходит. До свидания, говорит. Я ему: «Пока, Леша!» А девку везу в таксопарк. Пустил ее там по этому музыкальному делопроизводству и собрал потом с ребят по рублю.

— Вот это да! — восклицает Коля. — Живут же люди.

— Мы Клещенко в лагере по праздникам слушали, — говорит Гена. — Хорошо поет, дядек толстозадый… Ф-фу. Жарко!

Гена снимает пиджак, остается в рубашке с короткими рукавами. На руке у него пониже локтя синеет витиеватая татуировка.

— Там наколол? — спрашивает Иван.

— Там, — Гена сворачивает пиджак, кладет на чемодан. — Это что. В лагерях и не тем балуются. Ушки вставляют, спутники.

— Это еще что за звери, — хмыкает Иван. — Кому их вставляют?

— Тому кто захочет, — поясняет Гена. — Оттягивается шкурка на его хозяйстве и зубилом или отверткой прорубают щель, а в эту щель шарики от подшибника загоняют. Получаются ушки. А если усложнить технологию, то можно спутник туда запустить. Он будет, когда нужно, вращаться. От спутника бабы сразу улетают.

— До чего только эти долбаки не додумаются! Молодежь, конечно, — Иван запускает пальцы в нагрудный карман, ищет что-то. — На баб как чумовые лезут, а на БАМ не загонишь… Погодьте маленько, сигарету стрельну. Папиросы в машине оставил…

Иван обращается к соседям.

— Сигарету? — переспрашивает пожилой коренастый мужчина в летней шляпе, добротном шерстяном пиджаке и мятых брюках отличного от пиджака цвета. Грудь мужчины украшена различными юбилейными медалями, покосившейся планкой и несколькими значками. — Держи.

Но сигарету мужчина отдавать не спешит.

— На каком фронте бил немцев? — окидывает Ивана оценивающим взглядом.

— Да я с сорок пятого года рождения, — неуверенно отвечает Иван.

— Ровесник Победы! — мужчина хлопает таксиста по плечу. — В армии был? В каких войсках?

— Не довелось, — Иван тянется за сигаретой.

— Нет, посто-ой! — убирает руку с сигаретой мужчина. — Не служил, говоришь? Так что ж ты за дядек за такой? Что ж ты тогда в жизни видел?

— В самом деле, что ж это за человек?.. Даже в армии не служил… Ты видел таких когда-нибудь?.. Пустой человек… Никчемный… С таким и не выпьешь… И в разведку не пойдешь, — переговариваются собутыльники «медалиста».

Иван растерян. Снимает фуражку, вытирает платком мокрую лысину. Оглядывается в поисках поддержки.

— Ничего, сынок. Вижу, что переживаешь, — ободряет Ивана орденоносец. — Не бойся, твое впереди. Слышал я краем уха, что ты в Афганистан собираешься. Добровольцем. Святое дело… Так что не наседай, Бочаров, на защитника Родины, — обращается он к одному из собутыльников. — Тебя самого из армии по косиловке комиссовали… А я… Я, парень, — возвращается он к Ивану, приближает сигарету, — на пяти войнах жизнь отдавал. Когда финны, японцы, немцы, китайцы, корейцы на нас навалились… Жаль, гражданскую не захватил. Об этом только жалею, — он опять хлопает Ивана по плечу. — Сейчас я, парень, начальником охраны на пивзаводе имени Ильича воюю. Это, считай, шестая моя война. Легко, думаешь, расхитителей к ногтю прижать? Погляди-ка на этих голубчиков, — орденоносец указывает на заворочавшихся компаньонов. — Они у меня в охране работают. Сторожами. Каждый Дядин день пиво таскают. Ящиками. Нажрутся, набалаболятся про высшие материи и спят сутками на посту, душа у них не болит за дело… Для чего, думаешь, воюю? Чтобы мир сохранить. Хорошо, что скоро Олимпиада. Мы, как только добудем олимпийский огонь, начнем жечь им врагов. А врагов у нас, парень, много. Одни враги кругом. Картеры бряцают. Китайцы не угомонятся. Никак мы их не накормим. И так далее, парень.