Entre dos tierras - [79]
Алекс осторожно развернул к себе куртку. Снова шорох. Рука сама, опережая мысль, потянулась к внутреннему нагрудному карману и расстегнула молнию. Пальцы ухватились за мятый листок бумаги и вытащили его на солнечный свет.
И пока глаза машинально пробегали рукописный текст, сердце в груди ушло в разнос, как после хорошего заряда, выданного Овердрайвом в одну из теперь уже редких запредельных ночей.
Пульс перескочил отметку в сотню ударов, то и дело замирая на секунду, словно прислушиваясь к свистящему вдоху на сведённой судорогой диафрагме. Чёр-р-ртова аритмия… Заразная она, что ли?
Скользнув на пол из-за слабеющих коленей, Охотник наконец смог выдохнуть. Не узнать листок, сжатый сейчас его дрожащими пальцами, было невозможно. Мой почерк.
«Прости, Крис, но вся эта история с моей болезнью была спектаклем. Я кривлялся. Врач подкуплен.
Просто я так и не узнал, кто я для тебя. Ждал ответа семнадцать лет. Больше нет сил терпеть»
И подпись в углу, наполовину смазанная бурым пятном засохшей крови. Моей крови.
«Твой Dreamhu…
…убивший меч…»
Глухой удар кулака об стену. Со всей дури.
Он сохранил её. Он-сох-ра-нил-её! Какого хрена… Зачем? Алекс крепко зажмурился. Что он вообще помнил о том злополучном дне, какого-то там ноября 2070? Боль накрыла на рабочем месте настолько внезапно, что он даже не успел выйти из-за стола. Пришлось прилюдно падать на колени, обхватив грудь руками. Дальше появился Крис, потащил его в клинику. Пока врач там распинался перед Овером, он успел сбежать… Написать вот эту записку, что трепещет в руке сейчас, как пойманная птица, было гениальной идеей. По крайней мере, тогда казалось, что Кристиан Вебер проглотит эту полуправду, не поморщившись. О, Кристиан Вебер, может, и проглотил бы, но только не Овердрайв.
«А очнулся я уже здесь, на Ладоге, — подумал Алекс. — Значит, Крис забрал не только мою почти бездыханную тушку, не только катану, которую потом спрятал на чердаке, но и записку…».
Однако, если катана ещё как-то поддавалась логическому объяснению, то этот клочок бумажки не укладывался ни в одну из десятка теорий, уже устроивших драку в переговорной комнате сознания.
Впрочем, половину из них можно было отмести сразу. Овера так и не удалось этой зимой заставить одеть хоть что-то теплее тоненького плаща, то есть записка валялась в куртке целый год с того самого дня, и он не перетаскивал её по всей верхней одежде.
Алекс тихо рыкнул. Нет, идти к врачам уже не было смысла. Это ничего не изменит, кроме нового срока в виде какого-то количества месяцев. Да и Овер, вроде бы, свыкся с мыслью, что домик на Ладоге живёт сегодняшним днём. Но что-то ещё, маленькое и юркое, металось в голове, никак не давая поймать себя за хвост.
«Просто я так и не узнал, кто я для тебя…»
Ответ.
Алекс отпустил записку в свободное падение и закрыл лицо руками. Вспоминай. Сейчас вспоминай. В твоей черепушке столько всякой дряни, а самое главное, видимо, запихнуто на антресоль.
Мать. «Ты наша надежда, должен получить хорошую профессию, которая бы тебя кормила… А всё остальное потом». Да-да, а кто подумал о том, что после осточертевшей оплачиваемой работы у тебя уже не будет сил на «остальное»?
Нет, не то. Выше. Или глубже.
Поп из церквушки соседнего квартала. «Эта болезнь — наказание Божие за измену». К чёрту. Какая измена в пятнадцать лет? Да, сейчас уже можно было бы это принять как аргумент… Если б я сам считал это изменой. Но что-то сломалось внутри, датчик не срабатывает. Мечта, воплощённая в жизнь — это не измена.
Неважно. Следующий уровень. Пресвятой коннект…
Олеся. «Ты должен быть приличным человеком. Мы же семья. Не позорь меня перед людьми. Не ругайся матом. Не кричи. Почему ты всё принимаешь в штыки? Я скучала. Ради Вебера ты готов на всё, а ради меня почти ни на что». К чёрту. На самом деле я для тебя никто, Олеся. Очень даже возможно, хоть я в это и не верю, что ты меня любишь. И либо ты это делаешь каким-то извращённым способом, либо я просил чего-то невозможного от тебя.
Вместо сердца в груди — свайная баба. Вместо комнаты перед глазами — золотое марево. Вот она, запредельная глубина, когда вспоминаешь уже не семантику, не интонации, а то, что скрыто от разума.
Овердрайв. Голос, за которым я пошёл на свет из темноты небытия.
Тот, кто дал мне смысл жить, когда я уже порвал финишную ленточку. Когда я мысленно и в жизни уже раздарил все вещи, идеи, мысли. Когда уже спел песню вычеркнутого из списков.
«Ты для меня — всё».
Алекс едва слышно застонал. Горько, как же горько в душе и на языке. Я у тебя в долгу, Овердрайв. В таком, что не оплатить. Что не вернуть, даже триста раз прикрыв собой от пуль. И сумма за обновление наномашин — не совсем уже мелочь только потому, что актуальна как никогда.
Я сделаю всё, что смогу. Я уже поклялся в этом.
Но в эту минуту, глядя на заляпанную кровью записку, я не произнесу ни слова. Это будет даже не мысль, потому что мне порой кажется, что мысли мои для тебя — кристальная ладожская вода.
Если призыв в волшебный мир внезапно оборвался на середине, уж точно не следует унывать. Нужно взять себя в руки и вынести из этого как можно больше пользы. Например, постараться сотворить самую настоящую магию. *** Когда молодая девушка поняла, что вскоре ее счастливая жизнь будет оборвана внезапным призывом в иной мир, она приложила все усилия, чтобы этого избежать. Но вместо заветного ключа от оков под названием Якорь она получила нечто большее.
Будьте терпеливы к своей жизни. Ищите смысл в ежедневной рутине. Не пытайтесь перечить своему предпочтению стабильности. И именно тогда вы погрузитесь в этот кратковременный мир. Место, где мертво то будущее, к которому мы стремились, но есть то, что стало закономерным исходом. У всех есть выбор: приблизить необратимый конец или ждать его прихода.
В архиве видного советского лисателя-фантаста Ильи Иосифовича Варшавского сохранилось несколько рассказов, неизвестных читателю. Один из них вы только что прочитали. В следующем году журнал опубликует рассказ И. Варшавского «Старший брат».
