Енисей - река сибирская - [82]

— Ну, а если бечева запутается или камень по дороге попадется? — спросил я тогда нашего лоцмана. — Наверное, хозяину поминутно из лодки вылезать приходится?

— Нет, зачем же ему вылезать! — удивился лоцман. — Вожак сам дорогу выбирает, сам соображает, где и как тянуть, чтобы бечеву не запутать.

Это уже слишком! Видимо, лоцман заметил на моем лице недоверие, потому что добавил:

— Поплаваете подольше, сами увидите.

И вот где-то около Дудинки я, действительно, увидел то, о чем он говорил.

Хозяин, пожилой рыбак, сел в лодку и взял кормовое весло. Собаки, запряженные в лямку, с холщовыми хомутиками на задней половине туловища, терпеливо ждали, пока он поудобнее устраивался в лодке и размещал разную кладь. Но вот хозяин издал губами какой-то звук, видимо означающий "вперед", и собаки, не мешая друг другу, тронулись за вожаком, крепким, широкогрудым псом с прокушенным и сморщенным ухом.

Вдоль сравнительно пологого берега стояли наполовину вытащенные из воды лодки. Их носы задирались кверху. Вожак, а за ним остальные псы обошли первую, небольшую лодку, отойдя подальше от воды и поднявшись повыше. Бечева протянулась над носом лодки, не задев его. Но рядом стояла еще одна, уже большая лодка. Вожак вскочил на ее борт, пробежал по скамейке, на которой обычно сидят гребцы, и соскочил на песок. Он правильно рассчитал, что это препятствие обойти по берегу нельзя: не хватит бечевы, придется карабкаться чересчур высоко.

Хозяин собак, увидев, что я заинтересовался ими, решил показать мне все их искусство. Он крикнул — собаки пошли быстрее. Снова крикнул — они остановились. Свистнул как-то по-особенному — и собаки, после минутного колебания, полезли в воду и поплыли к лодке.

— Каждое мое слово понимают, — сказал мне рыбак, довольно ухмыляясь. — Эх, друзья мои верные!..

И он протянул было руку, чтобы погладить вожака. Но тот как раз в этот миг решил отряхнуться после купанья и обдал хозяина брызгами, как бы намекая на то, что вот, мол, ты зря заставил нас лезть в эту холодную воду, ведь не собираешься же ты переправляться тут с нами на другой берег…

Человек обитает в тундре уже много веков, несмотря на суровость климата и скудость полярной природы. Но без собаки и оленя его жизнь на Севере была бы совершенно невозможной — по крайней мере в те времена, когда там не было ни самолетов, ни аэросаней, ни железных дорог, ни факторий. Прирученный человеком северный олень был очень неприхотлив. Пожалуй, это одно из самых неприхотливых животных в мире. Он почти не требовал ухода и честно служил человеку. Но человеку пришлось приспосабливаться к образу жизни своего кормильца. Человек стал кочевать вместе со стадами.

Сначала кажется непонятным, почему оленеводу нужно совершать длинные перекочевки. Неужели нельзя пасти оленей так, как пасут коров — где-нибудь поблизости от селения? В том-то и дело, что нельзя. Ягель, этот наиболее любимый оленем лишайник, растет чрезвычайно медленно, прибавляясь на два-три, в самом лучшем случае на пять миллиметров в год. Мало того, он питателен лишь в первые годы своего роста, а потом становится жестким и невкусным. Но и это еще не все. Олени обрывают только верхушку ягеля, используя для корма незначительную часть этого не спешащего расти лишайника. Если добавить, наконец, что олень не любит пастись там, где прошли до него другие олени, и в этом случае больше топчет корм, чем ест, — то станет ясным, почему даже для небольшого стада нужны огромные пастбища. Оленеводы и кочуют по тундре, возвращаясь на старые ягельники только лет через десять-двенадцать. За это время успевает немного отрасти даже медлительный лишайник. Однако для того чтобы пастбище стало таким, каким оно было до первого прохода стада, нужно целых двадцать лет!

Самыми искусными оленеводами таймырской тундры считаются нганасаны и ненцы. Весной, в конце апреля, еще до того, как разольются реки, в тундре всюду видны весенние "аргиши" — караваны оленеводов, которые со стадами, жилищами и всем своим нехитрым скарбом движутся на север. Там, на севере, нет такого обилия комаров и прочего гнуса, там жадные насекомые не доводят оленя до бешенства, не заставляют его дико и исступленно метаться.

Нганасану или ненцу не надо готовить сани летом, а телегу зимой. Для тундры эта пословица вовсе не подходит. Здесь зимой и летом ездят на одних и тех же нартах — легких, высоких санках с широкими полозьями. Эти санки совсем неплохо скользят по влажному месиву тундры, там, где самое прочное колесо не выдержало бы и часа езды.

У подножья безыменных хребтов Таймыра, на берегах рек, не всегда обозначенных на карте, проводят оленеводы лето, медленно перегоняя стада с уже выбитого пастбища на другое, где еще соблазнительно зеленеет свежий корм. Рядом со взрослыми животными пасется молодое поколение.

Через два-три дня после рождения олененок — пыжик — уже крепко держится на высоких ножках и бегает за матерью. Когда пыжику исполняется полторы недели, он свободно переплывает реки и носится по тундре легко, как ветер; он щиплет ягель, не забывая, однако, и о молоке матери. Пыжик очень красив и грациозен. Его шерсть мягка и пушиста. Впрочем, кому не известны пыжиковые шапки, легкие и теплые…