Енисей - река сибирская - [13]

Ус, бурный, сердитый, в барашках волн и пены, шумно прыгающий по каменистому ложу, надолго становится нашим неумолчным спутником. Машина бежит мимо красноватых скал, чудовищных каменных осыпей, вскакивает на легкие мосты, идет в тени таежной чащобы, обступившей тракт около станции Медвежья. Ус уходит ненадолго в сторону, но потом возвращается снова. И когда тракт поворачивает к Буйбинскому перевалу, окончательно оставив реку в стороне, становится даже немного грустно…

Вот они, Саяны! То мрачные зазубренные скалы, местами покрытые снегом, то изумрудно-зеленые альпийские луга, то глубочайшие ущелья, кажущиеся бездонными, то склоны, заросшие лиственницами и могучими кедрами, окружают нас. Нехоженые дебри, немеряные дали!

Шофер нажимает ножной тормоз и берется за ручной: крут небольшой спуск с перевала к станции Оленья Речка. Веселое здание этой станции, поразительно чистый горный поток, бегущий прямо от снегов с вершины, необыкновенно привлекательны.

У станции собралось несколько машин, идущих в Туву. Какой-то военный, видимо не новичок в таежных делах, нарвал сочных стеблей и угощает ими других пассажиров. "Пучка" — так называется это растение — вкусно хрустит на зубах. Наверное, за этим лакомством и спускались сюда олени.

Саяны тянутся от Алтая до Байкала. Мы пересекаем сейчас хребты Западных Саян, отделяющих Туву от соседней Минусинской котловины. Тяжелые облака почти все время клубятся над пиками и неровными, словно отломленными рукой великана, вершинами, достигающими кое-где чуть не трех километров в высоту. Дважды нас отхлестал сильный косой дождь. Да, не пускают Саяны влагу в Туву — теперь мы видели это своими глазами.

За несколько часов наша машина пересекла пять географических ландшафтов.

Мы начали путешествие в степи; у Веселого косогора ее сменила лесостепь.

Затем потянулись березовые и осиновые леса, заросли ивы и черемухи, влажные луга с пышной зеленой травой. Это была так называемая подтайга.

Еще выше перед нами раскинулась в своем мрачноватом величии и сама горная тайга. Здесь могучие кедры, пихты и ели дают тень пышным папоротникам и мхам, здесь сыро и тихо, здесь бродит медведь и неуловимо мелькает рысь или росомаха.

Наконец, на высоких перевалах, среди редких деревьев, расщепленных молниями и обломанных бурями, начинаются высокогорные луга, где рядом с пятнами снега цветут альпийские фиалки. Сюда приходят северные олени, чтобы насладиться прохладой; неслышно, стараясь не стукнуть камнем, крадется за ними горный красный волк.

Саяны дали нам наглядный урок географии. Мы получили представление и об их климатических особенностях, когда в начале пути жаловались на жару, а на перевалах жалели, что с нами нет теплого пальто. Точно подсчитано, что в Саянах на каждые сорок метров подъема лето укорачивается на один день. У Оленьей Речки оно на целых пять недель короче, чем в селе Ермаковском, расположенном всего за восемьдесят километров, но у подножья хребта.

Усинский тракт, по которому мы ехали, считается одной из интереснейших дорог Сибири. Обычно в горных странах пути прокладываются по долинам больших рек. Но берега Енисея в том месте, где он прорезает Саяны, настолько отвесны, что пришлось уходить далеко от реки и карабкаться на хребты.

Русские рабочие и инженеры начали строить тракт, круглый год связывающий Туву с остальным миром, еще накануне первой мировой войны. Окончательно он был достроен уже в советское время. Тысячи машин пробегают по нему за каждый рейс почти пятьсот километров спусков, подъемов, петель, косогоров, разделяющих Кызыл и Минусинск.

Шоферы Усинского тракта — первоклассные и смелые водители. Особенно сложна их работа зимой, когда над Саянами воют страшные метели, наметая непролазные сугробы, когда морозы бывают такими жестокими, что воробьи замерзают на лету.

Стоп! Шофер тормозит машину. У дороги стоит, подняв руку, старик-охотник.

— Садись, — говорит шофер. — Отчего не подвезти, в машине места много. Откуда же это ты, дедушка?

— За медвежицей по тайге ходил, — отвечает старик. — Три дня шел по следу — не далась, ушла, чтоб ей неладно было!..

Ружье у охотника старинное. Сам он седой, морщинистый.

— Дедушка, сколько же тебе лет?

— Все восемьдесят пять мои, — отвечает он. — Видно, уж стареть начинаю.

Охотника зовут Трофимом Михайловичем Козловым. В колхозе он охраняет стада от волков. Колхоз далеко отсюда, в Минусинской котловине. А в Саяны старика тянут воспоминания молодости. Ведь тут, в этих местах, лучше которых для охотника и не сыщешь, он чуть не с детства промышлял соболя, сибирского оленя — изюбря, медведя. Дед Трофим завел разговор о зверях, об их повадках, о разных случаях в тайге.

— Изюбрь, по-нашему зубря или "сынок", — неторопливо говорит дед Трофим, посасывая трубку, — зверь чуткий, осторожный. Но и охотники — народ с умом. Находим мы место, где зубря следы оставил, и начинаем смотреть, куда в том месте ветер чаще всего тянет. Потом принимаемся землю солить.

— Как это — землю солить?

— А так. Зубря соль больше всего на свете любит. Ну вот, сделаешь рассол, да и польешь им землю. Получается, по-нашему говоря, солонец. После этого надо мастерить караулку, да так, чтобы ветерок тянул на нее от солонца, чтобы зверь человеческого духа не почуял. Караулку можно делать и на земле и на дереве. Когда все готово, уходишь и год в это место, не заглядываешь.