Энергия страха, или Голова желтого кота - [58]

— Когда это произошло?

Вопрос застал майора врасплох. А что, он думал — не спросят?

— Вчера ночью, Абдулла-ага, сутки назад. Я не ухожу домой до отбоя. Все спокойно было. Драка началась после отбоя, ночью. Такого в нашем полку никогда не было, словно взбесились. Но виноват, конечно, я. Значит, там раньше что-то случилось, возникло противостояние двух группировок. А я не уследил, не предупредил… Меня накажут, вы не беспокойтесь, следователь сейчас разбирается…

Услышав слово «следователь», Абдулла представил Айдогдыева. Он, должно быть, знает, что привезли труп Хыдыра, может, он и приказал. На глаза попался новенький значок, приколотый к новой гимнастерке — профиль Великого Яшули. Как на мундире Айдогдыева. Абдулла снял его, отдал майору.

— Мертвым это не надо.

Майор молча положил значок в карман.

От дома мчалась Сельби — как черная буря горя и безумия. Она уже знала. Набросилась на майора, вцепилась в погоны, рвала их с силой страшной, оторвала один погон и начала хлестать им майора по лицу:

— Убили!!! Кровь выпили! Убийцы!!! Где вы его держали, где убили?!

Абдулла пытался остановить ее.

Сельби налетела на него:

— Ты жалкий трус! Нет теперь Хыдыра! Все заботы унес с собой — вместе с жизнью! Ребенок мой!..

И медленно опустилась у его ног, потеряв сознание. В «скорой помощи» был и врач. Он выскочил, будто готов был, с сумкой в руках и еще с чем-то, что оказалось резиновой подушкой. Приподнял голову Сельби, уложил на резиновую подушку, достал вату и флакон — острый запах нашатырного спирта заполнил горячий воздух. Из глаз Абдуллы выкатились единственная слеза. Если он сейчас зарыдает, Сельби не поверит, скажет, что пытается хоть слезами оправдать себя. Даже верблюд, потерявший своего верблюжонка, рыдает, а он — не мог.

Хыдыра похоронили на следующий день к вечеру. Пришли соседи, ученики Сельби, друзья Хыдыра. Почтенные яшули из мечети встали на джаназу — поминальную молитву. Из войсковой части никто не прибыл. Не было и учителей из школы Сельби, людей из театра. Когда подняли на плечи гроб и двинулись к кладбищу, Абдулла увидел в стороне плачущую Джемал.

На третий день, на поминки, с утра перед домом, в тени деревьев, расстелили кошмы, расставили блюда с угощением. До обеда мулла читал молитвы. Народу было много — те же соседи из окрестных домов, родственники, приехавшие из ближних аулов. Внимание Абдуллы привлек незнакомый мужчина средних лет. На поминки стекаются разные люди, часто посторонние, с улицы — посочувствовать горю. Просят муллу прочитать молитву и уходят. Незнакомец сидел долго, ни с кем не вступал в беседы. Когда к нему обращались, коротко отвечал что-то и замолкал, изредка бросая взгляды на Абдуллу. Когда Абдулла встал, чтобы размять ноги, мужчина последовал за ним. Еще раз поздоровался и прошел за угол, кивнув.

— Еще раз примите мои соболезнования, пусть душа несчастного покоится с миром — сказал он. — Я вас знаю, но вы не знаете меня, и знать не обязательно. Я в курсе событий и решил, что не успокоюсь, если не расскажу вам… Ваш сын умер не в воинской части, его туда доставили из тюрьмы, уже мертвым… Простите, я уйду, не надо, чтобы меня с вами видели…

Возможно, он не хотел расспросов: кто он, откуда ему известно, кто его послал? Только Абдулла не удивился его словам — уже знал, почти знал. Люди, обмывавшие тело Хыдыра, говорили, что на нем живого места нет. Но они считали, что это следы солдатской драки. Абдулла был уверен — следы пыток. Требовали подписать бумагу на Гулназара.

Два дня прошли в молчании. Айдым сразу же ушла к Оле и Жене. Сельби лежала на диване, безучастная ко всему. Младший брат Абдуллы, приехавший из аула и оставшийся с ними, ходил по дому тихой тенью.

И звонок телефона был тихий.

— Товарищ Нурыев?

— Да.

— Это из Генеральной прокуратуры. Мы посылаем за вами машину, выходите на перекресток с той стороны дома.

— Хорошо, — ответил Абдулла и положил трубку.

Он тщательно оделся, выбрав старую, удобную куртку, старые брюки, старую рубашку.

Вошел брат.

— Ты куда-то собрался?

— Да, по делам надо. С одним человеком увидеться, о Хыдыре поговорить.

— Понятно.

— Сельби, если спросит, так и скажи точно: с одним человеком, — с нажимом повторил он.

Если он не вернется, Сельби догадается, кто этот «один человек».

Его завели в прокуратуру со служебного входа. В этот раз охранники в зеленых беретах обыскивали с особой тщательностью: вывернули карманы, общупали, разве что в трусы не залезли. Отобрали металлическую расческу. Затем повели по знакомому коридору, но не к Айдогдыеву, а в кабинет напротив. Там сидел тот самый Прилизанный, который выпускал его из тюрьмы, отбирал подписку о неразглашении: «Нарушишь — сгниешь здесь. Никто, кроме тебя, не должен знать, где ты был, что видел, что слышал. И ты сам забудь, понял?! Забудь — и останешься целым».

Прилизанный отодвинул бумаги и, словно зритель, с нетерпением ожидавший зрелища, посмотрел на Абдуллу и улыбнулся. Улыбки ему показалось мало — он засмеялся.

— А, артист явился?

Тоже примета нынешних времен. Раньше в Туркмении слово «артист» всегда произносили с уважением — оно было символом иной жизни, красивой, неизвестной, недоступной. Наконец, символом новой культуры, которую туркмены начали постигать.