Эндшпиль - [21]

Кроме того, я не могла уехать из Филадельфии без “сувенира”.

Путешествие в процессии из двух грузовиков, двух седанов и арендованного фургона с моей кроватью и медицинской аппаратурой заняло у нас три дня. Говард выехал раньше в семейном “Вольво”, которое Джастин называл “Голубым Овалом”, чтобы приготовить все заранее к моему прибытию и проветрить дом.

Мы приехали несколько часов спустя после наступления темноты. Калли взял меня на руки и под надзором доктора Хартмана и сестры Олдсмит, не отстававшей ни на шаг, с бутылкой для внутривенного вливания, поднял меня наверх.

Моя спальня утопала в мягком свете лампы, мягкий шерстяной плед на кровати был откинут, простыни благоухали чистотой и свежестью, темное дерево мебели матово поблескивало, мои щетки и гребни в идеальном порядке лежали на туалетном столике.

Мы все разрыдались. Слезы текли по щекам Калли, когда он нежно и чуть ли не подобострастно опускал меня на постель. Сквозь чуть приоткрытые окна долетал аромат пальмовых побегов и мимозы.

Затем наверх подняли и установили медицинское оборудование. Странно было видеть зеленое сияние осциллоскопа в моей старой спальне. На мгновение все собрались вокруг меня: доктор Хартман со своей новой женой – сестрой Олдсмит, которая занималась последними медицинскими приготовлениями; Говард и Нэнси держали за руки Джастина, словно позировали для семейной фотографии; юная сестра Сьюэлл улыбалась мне от окна; в дверях, заслоняя собой проход, стоял Калли, а за ним в коридоре маячила фигура Марвина в галстуке и белых перчатках, которые были натянуты на его отдраенные руки.

Говард столкнулся с небольшими сложностями: миссис Ходжес не желала продавать свой дом, а хотела всего лишь сдать его в аренду. Но это было для меня неприемлемо.

Впрочем, этим я могла заняться утром. Пока же я снова была дома – дома, в окружении своей любящей “семьи”. Впервые за много недель я поняла, что смогу спокойно заснуть. Мелкие проблемы, одной из которой была миссис Ходжес, были неизбежны, но я могла позволить себе заняться ими завтра. А завтра – это был уже следующий день...

Глава 4. На высоте 35 тысяч футов над штатом Невада. Воскресенье, 4 апреля 1981 г.

– Прокрути-ка это еще раз, Ричард, – попросил К. Арнольд Барент.

В салоне “Боинга-747” стало темно, и на огромном видеоэкране вновь заплясало изображение: президент обернулся к кому-то, кто обратился к нему с вопросом, поднял для приветственного жеста левую руку, и лицо его вдруг исказилось в гримасе. Раздались крики, началась всеобщая паника. Агент службы безопасности бросился вперед, и его словно приподняло вверх, как марионетку на ниточках. Выстрелы прозвучали еле слышно, будто были произведены из игрушечного ружья. Как по волшебству, в руках другого агента возник автомат “узи”. Несколько человек набросились на молодого парня и прижали его к земле. Камера дернулась и переместилась на упавшего человека, чья лысина обагрилась кровью. Полицейский лежал лицом вниз. Агент с “узи” присел, отрывистым голосом отдавая команды, как уличный регулировщик, в то время как остальные продолжали бороться с подозреваемым. Целая толпа неизвестно откуда возникших агентов, оградив президента, начала оттеснять его к “Кадиллаку”, и наконец длинная черная машина, визжа тормозами, рванула с места, оставив всю эту неразбериху и толпу позади себя.

– Ладно, остановись здесь, Ричард, – распорядился Барент. Вспыхнул свет в салоне, на экране видео осталось изображение удаляющегося лимузина. – Ну, что скажете, джентльмены? – осведомился Барент.

Тони Хэрод моргнул и оглянулся. К. Арнольд Барент восседал за своим большим изогнутым столом, позади него поблескивали телефонные отводы и компьютерные приставки. За стеклами иллюминаторов было темно, шум моторов приглушался внутренней обшивкой салона. Напротив Барента сидел Джозеф Кеплер – его серый костюм выглядел свежеотглаженным, черные ботинки блестели. Хэрод посмотрел на грубовато-миловидное лицо Кеплера и решил, что тот похож на Чарлстона Хестона и такой же идиот. Сложив руки на своем плоском животе, в кресле рядом с Барентом сидел преподобный Джимми Уэйн Саттер. Его длинные седые волосы белели в лучах приглушенного верхнего освещения. Кроме них, в помещении находился лишь новый ассистент Барента Ричард Хейнс. Мария Чен вместе с остальными дожидалась их в носовом салоне.

– Похоже, кто-то пытался убить нашего любимого президента, – произнес Саттер со свойственными его голосу елейными модуляциями. уголки рта Барента чуть дернулись.

– Это более чем очевидно. Но зачем Вилли Бордену понадобилось так рисковать? И в кого он на самом деле метил – в Рейгана или в меня?

– Вас я в этом клипе не заметил, – хмыкнул Хэрод.

Барент кинул взгляд на продюсера.

– Я стоял в пятнадцати футах за спиной президента, Тони. Когда раздались выстрелы, я только что вышел из отеля “Хилтона”. Ричард и моя охрана успели затолкать меня обратно.

– Нет, что хотите, но не могу поверить, что Вилли Борден может иметь к этому какое-то отношение, – заметил Кеплер. – Сейчас нам известно больше, чем на прошлой неделе. У Хинкли оказалась длинная история болезни, изобилующая подробностями душевною расстройства. Он вел дневник. Но все это было связано с тем, что он был одержим Джоди Фостер. Так что это абсолютно не относится к делу. Старик мог использовать одного из собственных агентов Рейгана или вашингтонского полицейского, того, которого застрелили. Ведь этот фриц – бывший офицер вермахта, не так ли? Думаю, он умеет пользоваться и более существенным оружием, чем пневматическая винтовка двадцать второго калибра.