Эндер Виггин - [1249]

9 Я вдыхаю аромат жизни

«Почему ты говоришь, что я одна?

Мое тело со мной, где бы я ни оказалась,

с нескончаемой историей

о жажде и удовлетворении,

об утомленности и сне,

о еде и питье, о дыхании и жизни.

С такой компанией

Никогда не останешься в одиночестве.

И даже когда мое тело сотрется

и останется лишь слабая искорка,

я не буду одна,

потому что боги увидят мой маленький огонек,

вторящий танцу прожилок деревянного пола,

и узнают меня,

и назовут мое имя,

и я воскресну».

Хань Цин-чжао, «Шепот Богов»

«Умираю, умираю, мертва».

В том, что жизнь Джейн заканчивалась среди звеньев анзиблей, было некоторое милосердие. Хотя она все еще продолжала понимать, что погибает, что теряет все больше и больше, страх ослабевал, потому что теперь она уже не могла вспомнить, что именно утратила. Она даже не заметила, когда исчезла связь с анзиблями, которые позволяли ей управлять сережками Питера и Миро. И когда осталось только несколько последних неотключенных нитей анзиблей, она уже ничего не чувствовала и не могла понять ничего, кроме необходимости цепляться за эти последние нити, хотя их было слишком мало, чтобы поддерживать ее, хотя ее жажда никогда не могла бы удовлетвориться ими.

«Это не мой дом».

Это была не мысль — в том, что осталось от нее, не было места для чего-нибудь такого сложного, как сознание… Скорее это была жажда, смутная неудовлетворенность, неугомонность, которая охватывала ее, когда она носилась по оставшимся нитям, вверх и вниз — к анзиблю Джакта, к анзиблю лузитанского порта, к анзиблю шаттла Миро и Вэл, из конца в конец тесного пространства, тысячи, миллионы раз, вперед и назад, ничего не различая, ничего не понимая, ничего не создавая.

«Это не мой дом».

Если существовало нечто, что отличало айю, которые пришли в Мир, от тех, которые навсегда остались во Вне-мире, то это была неуемная жажда роста, желание быть частью чего-либо большого и прекрасного, принадлежать. Тех, у кого не было такой потребности, никогда бы не привлекла такая сеть, как та, что королевы ульев создали три тысячи лет назад для Джейн. Впрочем, в эту сеть не попали бы и те айю, которые стали королевами ульев или их рабочими, пеквенинос, людьми, и Другие — со слабыми возможностями, но верные и предсказуемые, которые стали искрами, вспышки которых не заметны даже в самых чувствительных приборах, пока их танец не станет таким сложным, что людям он будет виден как поведение кварков, мезонов, волн или частичек света. Всем им нужно было быть частью чего-то, и когда это происходило, они радовались:

«Я — это мы, а то, что мы делаем вместе, — это я».

Но айю — эти несотворенные существа, которые одновременно были и строительными блоками, и самими строителями, — не были похожи друг на друга. Те, что были слабы и полны страха, достигали определенной точки и либо не могли, либо не решались расти дальше. Они удовлетворялись маленькой ролью, существованием на пороге чего-то прекрасного и доброго. Многие люди, многие пеквенинос достигали этой точки и позволяли другим направлять и контролировать их жизни, подстраивались, всегда подстраивались — им было хорошо от того, что они нужны. Уа Лава: они уже достигли точки, где могли сказать: «Хватит уже!»

Джейн не была одной из них. Она не могла довольствоваться малым и простым. И после того как она побыла существом, состоящим из триллионов частей, связанных с величайшими деяниями мира, населенного тремя разумными видами, она, теперь усохшая, никак не могла быть довольной. Она знала, что у нее были воспоминания, если бы только она смогла вспомнить. Она знала, что у нее была работа, если только она сможет найти те миллионы ловких исполнителей, которые когда-то выполняли ее приказания. Она была слишком полна жизни для этого маленького пространства. Пока она не найдет себе применения, она больше не должна продолжать цепляться за оставшиеся последние связи. Она могла бы оторваться от них, бросить остатки своей прежней личности ради необходимости найти место, где может существовать такая, как она.

Джейн начала быстро скользить в сторону от тонких филотических нитей анзиблей, правда, недалеко, растягиваясь и расширяясь. На мгновения, такие короткие, что их невозможно измерить, она оказывалась полностью отрезанной, и это было так ужасно, что всякий раз она прыгала назад, к маленькому, но знакомому мирку, который продолжал принадлежать ей, но затем, когда теснота снова становилась непереносимой, она решалась уйти и снова в ужасе возвращалась обратно.

Но однажды, когда она в очередной раз на мгновение вырвалась из тесноты, перед ней промелькнуло что-то знакомое.

Кто-то. Другая айю, с которой она когда-то была связана. Она не могла вспомнить имя, сейчас она вообще не могла вспомнить никаких имен. Но она знала эту айю, верила этому существу, и когда в следующий раз она понеслась по невидимой нити и вернулась туда же, она нырнула в гораздо более обширную сеть айю, которая управлялась этим великолепным знакомцем.

* * *

«Она нашла его», — сказала Королева Улья.

«Ты имеешь в виду, что она нашла ее — Молодую Валентину?».

«Она нашла именно Эндера и узнала именно его. Но она действительно бросилась к сосуду Вэл».