Энциклопедия философских наук. Часть 3. Философия духа - [34]

Что касается, далее, определенного различия духа отдельных наций, то в африканской человеческой расе различие это в высшей степени незначительно, но даже и в собственно азиатской расе оно проявляется гораздо менее заметно, чем у европейцев,

{77}

у которых дух впервые от своей абстрактной всеобщности доходит до развернутой полноты обособления. Мы будем поэтому говорить здесь только о различном в себе характере европейских наций, а среди них тех, которые отличаются друг от друга главным образом по их всемирно-исторической роли, — именно греков, римлян и германцев, но мы не будем говорить об их взаимоотношениях, потому что это дело мы должны предоставить философии истории. Здесь, напротив, могут быть указаны те различия, которые обнаружились внутри греческой нации, а также среди более или менее проникнутых германскими элементами христианских народов Европы.

Что касается греков, то народы, особенно выделяющиеся среди них в период их полного всемирно-исторического развития, именно лакедемоняне, фиванцы и афиняне, различаются друг от друга следующим образом. — У лакедемонян преобладающей является их самобытная, чуждая всяких различий жизнь в субстанции нравственности: поэтому собственность и семейные отношения не получают у них надлежащего развития. — У фиван- цев, напротив, на первый план выдвигается противоположный принцип; преобладает субъективность, интимность настроения, насколько об этом вообще можно уже говорить по отношению к грекам. Самый выдающийся лирик греков, Пиндар, — фиванец.

Точно так же и возникший у фиванцев союз дружбы юношей, связывавший их теснейшими узами на жизнь и смерть, служит доказательством господствующего у этого народа стремления к самоуглублению в сокровенную сферу чувствований. — Афинский народ представляет собой единство этих противоположностей. Дух этого народа вышел из фиванской субъективности, не теряясь, однако, и в спартанской объективности нравственной жизни; права государства и индивидуума нашли у афинян такое полное объединение, какое только вообще было возможно на греческой стадии развития духа. Но подобно тому как Афины через это опосредствование спартанского и фиванского духа образуют единство северной и южной Греции, мы в этом государстве видим объединение также и восточных и западных греков, поскольку Платон определил абсолютное, как идею, в которой как природа, возведенная в ионийской философии в ранг абсолютного, так и чисто абстрактная мысль, составляющая принцип италийской философии, были низведены до простых моментов. — Мы должны ограничиться здесь этими намеками на характер главных народов Греции; развивая дальше намеченное, мы перешли бы уже в область всемирной истории и, в особенности, в область истории философии.

Еще гораздо большее многообразие национального характера видим мы у христианских народов Европы. Основное определение в природе этих народов есть преобладающая у них сосредоточенность на своем внутреннем мире, уверенная в себе субъек-

{78}

тивность. Эта субъективность видоизменяется главным образом в зависимости от северного или южного положения страны, обитаемой этими народами. На юге индивидуальность выступает непосредственно в своей единичности. Это в особенности справедливо относительно итальянцев; у них индивидуальный характер не стремится быть иным, чем каков он именно есть; всеобщие цели не мешают его непосредственности. Такой характер более соответствует женской природе, чем мужской. Поэтому у итальянцев их индивидуальность развилась до своей высшей красоты, как женская индивидуальность. Нередко случалось, что итальянские женщины и девушки, несчастливые в любви, в одно мгновение умирали от горя, до такой степени вся их природа поглощалась этим индивидуальным отношением, крушение которого уничтожало и их самих. — С этой непосредственностью индивидуальности находится в связи и усиленная жестикуляция итальянцев; их дух безудержно изливается в их телесность. То же основание имеет и привлекательность их обращения. — И в политической жизни итальянцев обнаруживается то же самое преобладание единичности индивидуального. Как уже до римского господства, так и после его исчезновения Италия представляется нам распавшейся на массу мелких государств. В средние века мы видим множество отдельных общин, до такой степени повсеместно раздираемых партийными распрями (Faktionen), что половина граждан этих государств почти всегда жила в изгнании.

Всеобщий интерес государства не мог укрепиться перед лицом преобладающего партийного духа. Индивидуумы, которые выдавали себя за единственных представителей общего блага, сами преследовали преимущественно свои частные интересы и притом нередко делали это крайне тиранически и жестоко. Ни в этих единовластиях, ни в только что упомянутых республиках, раздираемых партийной борьбой, политическое право не могло развиться до прочной разумной формы. Только частное римское право изучалось и противопоставлялось в виде весьма слабой плотины как тирании отдельных личностей, так и тирании многих.

У испанцев мы точно так же встречаемся с преобладанием индивидуальности; однако эта последняя отличается не итальянской непосредственностью, но уже в большей мере проникнута рефлексией. Индивидуальное содержание, которое получает здесь значение, носит уже форму всеобщности. Вот почему у испанцев честь в особенности является побуждающим принципом.