Энциклопедия диссидентства. Восточная Европа, 1956–1989. Албания, Болгария, Венгрия, Восточная Германия, Польша, Румыния, Чехословакия, Югославия - [19]

Среди жертв партийных чисток трудно найти людей, придерживавшихся альтернативных политических взглядов, или реформаторов существующего строя, однако нескольким представителям партийной верхушки такую роль приписывали. Среди них был Нако Спиру, который после войны управлял экономическим ведомством. Он считался сторонником экономической самостоятельности Албании, оказался в изоляции в партии и в 1947 году покончил жизнь самоубийством. Годом раньше был арестован по обвинению в «правом уклонизме» Сейфулла Малешова (1901–1971), известный как сторонник более тесного контакта Албании со странами Запада. Последние 25 лет жизни он провел в изоляции. Особенно сильные эмоции вызвали в Албании арест и вынесенный в июне 1949 смертный приговор Кочи Дзодзе, самому влиятельному сопернику Энвера Ходжи; его политические позиции резко пошатнулись после разрыва отношений с Югославией в 1948 году.

Пробуждение запуганной партии должна была принести весна 1956 года и оттепель в СССР. Особенно громко протест против чисток прозвучал в апреле 1956 года на столичной партийной конференции. Реакция Ходжи была быстрой и жестокой: все участники конференции, не успевшие уехать из страны, были посажены в тюрьмы или расстреляны.

Апрельские события стали предлогом для ужесточения уголовного права. Изменения, внесенные в Уголовный кодекс в 1959 году, допускали в случае тяжких преступлений суд над детьми, достигшими 12 лет. Принцип коллективной ответственности стал применяться и в отношении семей служащих и офицеров довоенного периода, а также представителей правящей партии, если они осмеливались критиковать Ходжу. А действовавший с 1977 года Уголовный кодекс предусматривал в качестве наказания за «измену родине», в том числе за попытку нелегально покинуть страну, тюремное заключение на 15–17 лет, на практике часто продлевавшееся под ничтожными предлогами. Права обвиняемых были ограничены до минимума, на процессы редко допускались адвокаты. К тому же защитники ограничивались рассуждениями идеологического характера. В соответствии с судебной инструкцией, при вынесении приговора надлежало руководствоваться принципами классовой борьбы.

После разрыва с соцлагерем в начале 1970‐х Албания вошла в фазу «второй революции». Главным объектом репрессивной политики стали социальные группы, считавшиеся при существующем строе анахроничными: крестьяне, не желавшие вступать в колхозы, и духовенство всех конфессий.

Принятое в 1967 году решение о закрытии всех церквей и увольнении духовенства привело к тому, что религиозные практики наряду с враждебной пропагандой были приравнены к преступлениям против государства. В категорию врагов государства были включены люди, продолжающие запрещенную религиозную деятельность, а также владельцы предметов культа и религиозной литературы. Пример католического священника Штьефена Курти, приговоренного в 1973 году к смерти за крещение ребенка, относится к числу самых жестоких, о которых узнала международная общественность. Только в 1980‐е вожди партии признали, что антирелигиозная политика не достигла успеха, и это привело к постепенному освобождению из тюрем и лагерей «бывших священнослужителей».

С 1960‐х сложно найти в албанском обществе какие-либо организованные формы сопротивления. Страх стать жертвой доноса или быть обвиненным в «грехе попустительства», опасения за судьбу родственников способствовали развитию раболепия. Разрастались структуры Сигурими, но и сами граждане активно взялись выявлять действительных и потенциальных врагов строя. Кто-то занимался этим из страха или конформизма, а кто-то из зависти и желания выслужиться.

В государстве, где одно неосторожное слово или недостаточный энтузиазм расценивались как преступление, в заключение можно было попасть за совершенно невинные поступки, зачастую случайные. Об албанских политзаключенных трудно говорить как об осознанной оппозиции или как о диссидентах в других социалистических странах. В соответствии со сталинским принципом «лучше расстрелять сто невинных, чем оставить в живых одного виноватого» было достаточно обычной сплетни или доноса, чтобы сфабриковать доказательства и приговорить человека к десяткам лет тюремного заключения.

Репрессии коснулись и писательской среды, которой была предписана особая миссия – формирование новой коммунистической психологии. В числе политзаключенных был, например, Касем Требешина, который в открытом письме Ходже критиковал культурную политику государства, а также Фатос Лубонья, чьи личные записи послужили доказательством его враждебного отношения к власти. В большинстве же своем писатели во главе с любимцем режима Исмаилом Кадаре исполняли единственную предназначенную им роль: восхваляли систему.

Важным импульсом для перемен в Албании стало свержение Николае Чаушеску в декабре 1989 года. Во время румынской революции зарубежные информационные агентства сообщали о молодых людях, которые разбрасывали листовки в Тиране и Влоре, но были быстро схвачены полицией.

В новогоднем обращении к народу Рамиз Алия, преемник Энвера Ходжи, заверял, что Албания будет последовательно идти путем социализма. Но уже в январе он сделал новое заявление: однопартийная система, установившаяся в Албании, не противоречит демократии и не исключает демократических преобразований. В 1990 году было отменено большинство законов, формировавших репрессивную систему в период диктатуры, а также освобождены политзаключенные.