Эмпайр Фоллз - [199]

Здесь, на острове, особенно с появлением Макса, невозможно было не думать о матери, и она вспоминалась ему разгневанной, так и не смирившейся с тем, что он отказался от своего призвания. Уже много дней только дочь — вот она выходит из автобуса, и лицом, и повадками все более напоминая себя прежнюю, — только Тик удерживала его от погружения в глубокую депрессию. Слава богу, ему было достаточно видеть дочь живой и здоровой, чтобы в нем крепло иное преставление о себе: быть отцом этого ребенка — вот его истинное призвание.

И все же ощущение, будто его матери неспокойно спится в могиле, вынудило Майлза в то утро соврать в записке, адресованной отцу. Вместо бухты Винъярда он двинул на другую оконечность острова, к «Летнему Дому», где они с матерью останавливались много лет назад. От усадебки Питера и Дон ехать было минут десять, однако он еще ни разу не наведывался туда, ни в минувшую долгую зиму, ни в те годы, когда он, Жанин и Тик проводили на острове отпуск. Когда они всей семьей впервые приехали к Питеру и Дон, он даже сказал Жанин, что «Летнего Дома» больше не существует, — из опасений, как бы ей не захотелось взглянуть на это место.

Но он существовал, и когда Майлз въехал в поселок, практически безлюдный в межсезонье, воспоминания нахлынули на него. «Алчущий кит», где он жадно поглощал моллюсков, стоял на прежнем месте, но под другим названием и был закрыт до Дня поминовения. Сам поселок казался одновременно больше и меньше того, что сохранился в его памяти. Прибавилось зданий, и они теснее жались друг к другу, а огромное расстояние, которое он одолевал, возвращаясь в коттедж, отяжелев от маслянистых моллюсков и засыпая на ходу, оказалось длиною не более сотни извилистых ярдов.

Грязная дорога, средь прибрежных кустарников огибавшая крутой спуск к воде, была перекрыта шлагбаумом; Майлз вылез из машины и двинул пешком. Гостиница с широким крыльцом со всех четырех сторон осталась в точности, какой он ее помнил, как и коттеджи внизу; шпалеры с вьющимися розами уже зеленели, откликаясь на раннее тепло. Он быстро нашел домик, в котором они жили, с названием, выведенным над входом, — «Странник», это загадочное слово не раз всплывало в его памяти. Заглядывая в пыльное окно своей тогдашней крошечной спальни, он едва ли не ожидал увидеть бейсбольную перчатку, забытую на прикроватной тумбочке. И вдруг подумал, как глупо с его стороны предаваться ностальгии, тем более что ею не объяснить, почему он проигнорировал знак на шлагбауме «ВХОД ВОСПРЕЩЕН». Однако, зайдя столь далеко, он решил не прерывать прогулку и спустился по тропе на пляж. Здесь тоже зеленела трава, весна задавала тон почти на месяц раньше, чем в Центральном Мэне. Пляж пока пустовал, и Майлз присел там, где, по его воспоминаниям, мать расстилала для них одеяло, и воззрился на густой туман, повисший в паре сотен ярдов от берега. Чей призрак надеялся он увидеть — матери или мальчика, каким он был тогда?

Он не заметил, как туман надвигается на берег, пока не встал и не обнаружил, что откос едва проглядывает сквозь плотную завесу. К тому времени, когда он отыскал тропу, туман сгустился настолько, что на подъеме он должен был пристально смотреть под ноги, чтобы не сбиться с пути, а взобравшись на откос, нашел «Странник» буквально наугад. С его крыльца не видно было ни гостиницы, ни соседнего коттеджа, где жил Чарли Мэйн. Отдыхая на ступеньках, Майлз — взрослый мужчина, ощущал он себя таковым или нет — наконец понял, с чьим призраком он приехал пообщаться. С призраком Чарли Мэйна. Тем утром тридцать лет назад они с матерью покинули остров, возвращаясь к своей жизни в Эмпайр Фоллз, и теперь она лежала на городском кладбище. Но Чарли Мэйн остался в порту, ведь ему они помахали, когда паром, фырча, отошел от пристани, а значит, почему бы не предположить, что Чарли до сих пор здесь. Да, он узнал его на фотографии с подписью «Ч. Б. Уайтинг», но это ничего не меняло. Чарли Уайтинг похоронен в двух шагах от могилы его матери, но Чарли Мэйн — совсем другой человек, его-то Майлз и хотел призвать к ответу.

И когда этот человек вынырнул из туманной дымки и сел на крыльцо рядом с ним, Майлз внимательно оглядел его, желая удостовериться, что перед ним гладко выбритый Чарли Мэйн, а не бородатый Ч. Б. Уайтинг. По-прежнему элегантный, с серебристой сединой, Чарли совсем не постарел, а на левом виске не было пулевого отверстия, образовавшегося в тот день, когда, направляясь в асьенду, тот, другой парень прихватил с собой оружие, купленное в Фэрхейвене.

Лицо у него было, как всегда, грустным, и Майлз сказал:

— Моя мать умерла, Чарли. — Он не хотел, чтобы тот вообразил, будто мать в «Страннике» наряжается в белое платье, перед тем как все они отправятся ужинать.

Чарли Мэйн кивнул, словно подтверждая: разумеется, именно это и должно было произойти. Но рта не раскрыл.

— Она ждала тебя, — продолжил Майлз.

— Я собирался приехать. Я хотел этого.

— Тогда почему не приехал? — задал Майлз вопрос, над которым он размышлял последние тридцать с лишним лет.

— Подрастешь — поймешь. Бывает, взрослые намереваются и хотят что-то сделать, но по разным причинам просто не могут.