Эммануэль. Римские каникулы - [43]

Она смотрит ему прямо в глаза. Он же с похотью смотрит на пару, барахтающуюся у его ног. Эммануэль осторожно направляет руку к его члену, который уже приподнимает сутану. Прикоснувшись к черной ткани, она чувствует под пальцами набухание тяжелого органа.

– Нет ли в этом монастыре комнаты, более удобной и менее доступной для посторонних глаз? – шепчет она на ухо Бруно, приподнимаясь на цыпочках.

– Идемте, – вполголоса отвечает он.

И они вместе выходят в коридор. Эммануэль использует эту возможность, чтобы окончательно сорвать с себя платье. Дальше по коридору видна дверь, больше, чем все остальные. Келья, в которую они входят, более просторная, а ее потолок значительно выше. Единственная деталь, характерная и для других помещений, – это зарешеченное окно. Стены затянуты черным шелком. Войдя, Бруно зажигает лампу: Эммануэль с удивлением обнаруживает кровать, увенчанную балдахином, чьи колонны представляют собой четыре замечательные обнаженные фигуры – двух женщин и двух мужчин…

Эммануэль нетерпеливо поворачивается к священнику и отбрасывает в сторону клочья своего платья. Под ним на ней нет ничего, кроме пояса с подвязками и чулок, от которых она быстро освобождается. Она быстро сбрасывает на ковер остатки одежды. И вот она уже полностью обнажена.

Отец Бруно направляется к двери.

– Оставьте ее открытой, – приказывает она. – Они присоединятся к нам.

Священник послушно поднимает руки и расстегивает сутану.

– Нет. Оголите только член.

Он улыбается.

– Пусть вас не пугает эта бесконечная череда пуговиц: тут все современно, они скрывают молнию!

– Какая жалость! – вздыхает молодая женщина. – Тогда оставьте этот хлам и расстегните только ширинку брюк.

Печальное черное платье летит на пол, словно старая кожа, и Бруно предстает перед ней в белой рубашке и льняных брюках. Его длинные полупрозрачные руки скользят вниз, к члену. Эммануэль замечает, что они дрожат: она не знает, происходит ли это от его церковной скромности или от яростного желания. Но когда возбужденный член высвобождается из брюк, она понимает, что ее первое предположение было совершенно неверным, настолько он мощен и высокомерен. Ярко-красная головка на светлом стволе с голубыми прожилками цветет, словно знак огня, разрывающий тьму, чтобы объявить о наступлении эры радости. Столкнувшись с таким произведением, Эммануэль падает на колени, не смея к нему прикоснуться. Член покровительственно вибрирует. Его аромат говорит о частых омовениях с сандаловым мылом. Он красив, как огромная лилия, и Эммануэль не может отказать себе в желании поделиться этим великолепием с друзьями.

– Клаудио! Сильвана!

Священник хочет прикрыться.

– Только не это! – возражает Эммануэль. – Вспомните о вашем обещании.

Брат и сестра появляются из темного коридора, продолжая целоваться. Клаудио держит сестру за плечи, и рост заставляет его склониться, чтобы дотянуться до его рта. Сильвана уже достала из брюк напряженный член молодого человека.

– Чудесно! – аплодирует Эммануэль.

Но потом она замолкает от удивления. Она начинает понимать, что член Клаудио и член отца Бруно одинаковы. Те же самые размеры, та же твердость, такая же форма, тот же цвет. Хотя нет, к счастью, цвета отличаются. Стержень Клаудио темнее, а головка у него более розовая. Но факт остается фактом, тем более что оба члена торчат из черных брюк.

– Не до конца, – говорит Эммануэль Сильване, приглашая ее жестом встать на колени рядом с собой.

Та повинуется.

И другое черное платье присоединяется на ковре к сутане священника.

– Это слишком в стиле «бель-эпок», – делает вывод Эммануэль, быстро отбросив свои черные чулки ногой.

Сильвана тоже освобождается от этого последнего препятствия. И вот они готовы.

Вместе они поднимают руки, сложив их, как будто в молитве, а потом раскрывают их, чтобы принять пенисы. Они приближают к ним свои полуоткрытые губы, а затем вводят головки в рот. Эммануэль чувствует на своем языке что-то, похожее на ожог. Она осторожно касается этого триумфального конца, обхватывая его губами. Ей удается увидеть краешком глаза, что Сильвана тоже уже взяла член своего брата и начала интенсивное жадное движение вперед и назад. Подражая ей, Эммануэль заглатывает член, и начинает им заниматься до тех пор, пока он не касается нёба и она не ощущает губами светлые волосы в его паху.

Голос Клаудио становится высоким и драматическим.

– Бруно! Приговори меня! Осуди меня! Бруно! Я последний из грешников.

И священник отвечает ему голосом зловещим и полным пренебрежения:

– Ты – всего лишь раб! Твои извращенные чувства достойны угрызений совести!

– Бруно!

– Заткнись! Вот так же лицемерно ты звал меня, когда хотел, чтобы я рукоблудствовал с тобой, когда мы учились! Когда мы обменивались ласками в темноте общежития, мечтая о женщинах, которых мы не могли тогда иметь. Мы называли их по именам, одну за другой… А когда наступал оргазм, ты называл только лишь одну: ту, что сейчас с тобой, паршивая свинья, чертов выродок!

Клаудио раскачивается под потоком оскорблений больше, чем от безумных ласк, щедро подаренных ему устами Сильваны. А безжалостный священник продолжает свое обвинительное заключение, и в это время Эммануэль чувствует под языком, как раздулся его семенной канал. Но она не останавливается: она так же быстро поднимается по лестнице наслаждения.