Эммануэль. Антидева - [4]

Марио словно ждет от Эммануэль ответной реплики. Та молчит. Он продолжает:

– Если мы хотим, чтобы наши дети были умнее нас, чтобы у них были другие ментальные и творческие возможности, мы обязаны проявить смелость и освободить общество от абсурдных запретов и беспочвенной тревоги. Скромный, стыдливый, набожный ученый – это ученый, связанный по рукам и ногам. Кто знает, какие еще великие открытия сделали бы Пастер и Паскаль, если бы отбросили предрассудки! А что говорить о художниках, о писателях, которым набрасывают узду и надевают на глаза шоры? Тот, кто считает или хочет считать обнаженное тело позорным зрелищем, не может претендовать на звание и честь человека будущего. Тычинки и пестики, прекрасные цветы… неужели кто-то считает, что бог-извращенец создал все это ради того, чтобы вселить в человека страх грехопадения? Да откройте же вы глаза! Вы серьезно думаете, что инфибуляция[10], совершаемая в вашем воображении при помощи вот этих шортиков, спасет вас от кипящего котла в преисподней? Простите мне мое раздражение. Просто я не могу смириться с тем, что великое человечество с его умом и скептицизмом, с его вечным стремлением к риску и дерзким подвигам, с его умением смеяться и создавать поэтические шедевры, теперь превратилось в дрожащего от страха Ахилла, ищущего спасения в каких-то стародавних традициях и верованиях, в сокрытии истины, в хуле полового акта! Эротика должна освободить женщин от ночных рубашек, под которыми прячутся прекрасные тела, от этой ментальной фижмы – смешно сказать!

Эммануэль печально разглядывает свои груди с торчащими сосками, обтянутые тонким трикотажем. Марио не обращает на это никакого внимания, он призывает девушку к исполнению долга:

– Я не знаю, является ли эротика добродетелью сама по себе. Но знаю, что эротика спасает от глупостей и лицемерия, дает силы и внушает человеку желание быть свободным. Когда мир превращается в тюрьму, эротика становится единственным оружием, спасительной лестницей, нужным словом. Я не знаю иного средства, иного действенного лекарства, которое избавило бы человека от его самых устойчивых страхов, от герцинской тяжести бытия, которое бы открыло человеку бездонное звездное небо. И поскольку я не хочу, чтобы в вашем ангельском возрасте у вас уже были обрублены крылья, чтобы вы понапрасну осторожничали, изводили себя пережитками морали каменного века и действовали в соответствии с никому не нужными законами нравственности, я заклинаю вас не скрывать вашу красоту и ваши чувства. Тогда и те, кто будет на вас смотреть, станут краше, сильнее, свободнее, умнее, люди откажутся от симулякров.

Марио ложится на спину, голову кладет к ногам Эммануэль.

– Может быть, вид ваших чудесных обнаженных органов на этой террасе вдохновит людей, уставших и от старых законов природы, и от новых законов цивилизации. Может быть, вы поможете человечеству обрести былую тягу к приключениям и вольной жизни!

Марио поднимается:

– Если смысл интеллекта состоит в том, чтобы докапываться до истины, то смысл нравственности – истину признавать. Правило номер два: не закрывать глаза и не лгать. Казалось бы, такие правила соблюдать несложно, правда? И однако…

Он пожимает плечами:

– Терпение! Знаете, что говорил один математик? Правда никогда не торжествует, но тот, кто противится ей, в итоге погибает.

Внезапно какая-то мысль заставляет Марио развеселиться.

– Кто знает, – с улыбкой произносит он, – есть ли смысл ждать? В эпоху, когда машины, роботы пользуются бо́льшим уважением, чем люди, самое время восхититься своим телом, начать его прославлять, щеголять своей красотой, ничего не стесняясь. А иначе нас всех скоро заменят роботы! То, что мы можем в любой момент заняться любовью и пьем, не испытывая жажды, отличает нас от других живых существ. Не удивлюсь, если через какое-то время единственным, чем человек будет отличаться от робота, окажется беспорядочная сексуальная жизнь. Не сомневайтесь в том, что андроиды на транзисторах, которые будут управлять нашими космическими кораблями, когда-нибудь научатся размножаться путем спаривания. И будут ловить кайф! Но пока они не освоят законы природы и продолжат мастурбировать, пока они не полюбят вкус и запах оргазма, они не сдвинут человека с его трона.

Эммануэль кажется обрадованной. Марио на некоторое время расслабляется, но затем вновь продолжает свою проповедь:

– Человеку нужны не только бесконечные числа и синхротроны, кортизон и сердца для трансплантации. Конечно, хорошо в подробностях изучить свой организм, хитрости метаболизма, подчинить себе мезоны и молекулы. Но в мире, где человеку известен его резус-фактор, где любое чувство можно объяснить химическими процессами, ценность и непредсказуемость жизни становится не менее очевидной.

Марио волнуется:

– Мы живем в мире, где наряду с открытиями и достижениями человеческого ума процветают разнообразные формы варварства: люди едят мясо, птицу, причем их непристойные части в том числе, люди изменяют хромосомы внутри зародыша, люди меняют структуру атомов, извращаются, как хотят. В такой ситуации мы не можем допустить, чтобы нить Ариадны ускользнула из-под пальцев, лишь она спасает нас от слепоты, от оков, от высоких тюремных стен, от смятения и безумия. Я имею в виду красоту и страстное влечение к ней. И конечно, любовь к любви, потому что любовь позволяет идти вперед, покорять вселенную, творить: искусство творит человека, но и человек творит искусство. Искусство должно увековечить искусство нашей любви! Прежде чем мы превратимся в камни, в землю и реки, в песок и драгоценные жемчужины на дне океана, которые вода носит от одного края Земли к другому. Послушайте меня: для несчастных, одиноких, обреченных на смерть, раненых ангелов, гениев, которыми мы являемся, со слабыми сердцами и отмирающими клетками, существует лишь одна радость – подарить миру, этому нерушимому пространству, незыблемой пустоте – удовольствие, сияние звезд во взгляде, красоту. О да! Единственно верный путь выживания, способ победить смерть, оставить о себе память, проложить след – это что-то сотворить. Бойтесь умереть, если после вас ничего не останется, если вы не сотворили нечто большее, чем вы сами. С другой стороны, вы можете с высоты смотреть на мир, на его богов, на вековую агонию, на тела, которым уготованы гробы, если ваша красота высечена лишь в камне.