Эмиль Золя. Его жизнь и литературная деятельность - [10]

Само собой разумеется, жить приходилось в самых невозможных каморках, большею частью на чердаке или в очень сомнительном соседстве. В начале 1861 года Золя занимал, например, какой-то стеклянный павильон, пригодный скорее для фотографических сеансов, чем для жилья, но будто бы служивший когда-то убежищем Бернардену де Сен-Пьеру, автору «Павла и Виргинии». Это могло, конечно, способствовать возвышению духа, но зимой в помещении было так холодно, что Золя не мог согреться, даже накинув на себя всю мягкую «движимость». В довершение всего питание было самое невозможное: хлеб и сыр или только хлеб, или ни хлеба, ни сыру.

Несколько позднее Золя перебрался в грязные меблированные комнаты, где ютились бедняки-студенты да «погибшие создания», где по ночам устраивались по соседству шумные оргии или вдруг поднимался женский крик и стон вследствие появления чинов полиции нравов. Матери в это время не было возле Эмиля. Она поселилась отдельно на всем готовом и чем могла помогала сыну. Около двух недель в эту пору он жил не один, а с любовницей, молодой девушкой, которую думал вернуть на путь добродетели. Оба, конечно, терпели страшную нужду, доходившую до того, что закладывалось все, не исключая белья, и Золя приходилось в подобных случаях отсиживать дома, накинув на себя одеяло, «изображать араба» (faire l'arabe), как он говорил.

Со стороны картина была самая неприглядная, – картина падения не только материального, но и нравственного, хотя среди этой грязи и нищеты Золя не переставал лелеять свои мечты и порываться к лучшему. Ему нередко выпадали минуты, когда он, может быть, не принял бы самого завидного места, минуты наслаждения творчеством, а он работал уже давно. Мало-помалу в его портфеле, говоря, конечно, фигурально, накоплялись стихи и рассказы, кое-что даже печаталось в захолустных листках, и этот архив писателя был для него вечным источником радости и, как земля Святогору, придавал ему новые силы.

У него набралось, наконец, целых три поэмы, связанных в одно целое, под названием «Любовная комедия». Темой была любовь, то есть постепенное очищение этого чувства, – довольно туманное содержание в плохих, но трескучих, стихах. Как всякий автор, до поры до времени Золя был, конечно, доволен своим произведением и даже делал попытку ознакомить с ним французского читателя, но свет оно увидело гораздо позднее и при других обстоятельствах. Случилось это в 1881 году, когда имя Золя было известно уже далеко за пределами Франции. Один из его поклонников, небезызвестный писатель Поль Алексис, задумал написать биографию автора «Ругонов» и получил от него для использования первые опыты, в том числе «Любовную комедию» в отрывках. В придачу он получил еще небольшое предисловие – письмо, с известной точки зрения и нужное, и любопытное. Кое-кто мог подумать, что, не считая других своих лавров, Золя претендует еще и на лавры поэта, а потому нелишне было открыто заявить, что поэтические опыты романиста были плохи и навеяны чужими влияниями. Но, оградив себя с этой стороны, Золя находил в тех же опытах и нечто хорошее. «В мое время, – говорит он в предисловии, – мы подражали Мюссе, мы смеялись над богатою рифмой и волновались. Теперь увлекаются подражанием Гюго и Готье, изощряются над образцами непогрешимых поэтов и выводят поэзию из области человеческих интересов в область чистой работы над языком и рифмой. Так вот, я хочу сказать, что если бы – по всей вероятности к величайшему своему стыду – я продолжал упражняться в стихотворном роде, я протестовал бы против этого движения, которое считаю печальным».

Нет никакого сомнения, Золя совершенно напрасно притянул к своей тираде имя Гюго, но в оценке своих опытов он вполне справедлив. Доказательство первое – та же «Любовная комедия». Было бы нелепо искать в ней богатой рифмы, но, какова бы ни была, идея в поэме действительно имеется. Доказательство второе – «Книга Бытия». Правда, эта «Книга» никогда не была книгой, тем не менее она была задумана широко, пожалуй, даже слишком. В ней предполагались три части. Первая называлась «Происхождение мира», вторая – «Человечество», третья и последняя – «Человек будущего». Золя написал только вступление, только восемь строчек, а именно:

Начало всех начал, зиждительная сила!

Ты мертвый прах дыханьем оживила,

Ты – жизнь сама, ты – вне законов рока.

О, дай мне речь могучую пророка!

Я воспою создание твое и разгадаю

В нем тайну скрытую и цель твою узнаю,

Тобою вдохновлен, к тебе я вознесусь,

И песней смертного бессмертной отзовусь…

Пока Золя обдумывал грандиозную «Книгу Бытия», его собственное бытие сделалось настолько невыносимым, что он опять начал подумывать о замене свободы каким-нибудь служебным ярмом. Во всяком случае так или иначе надо было стать на ноги в интересах того же литературного дела. И вот – Золя опять пустился в погоню за покровительством то того, то другого. Между прочим, он обратился к члену Медицинской академии Буде, а тот направил Золя к известному издателю Гашету. К сожалению, вакантного места не находилось, а между тем положение Золя было таким плачевным, что, раздумывая, как бы деликатным образом временно выручить молодого человека, Буде попросил его занести знакомым визитные карточки по случаю Нового года и под видом расходов на дилижанс вручил ему золотую монету.