Эмигранты - [26]

Мечтаний замедляет лёт,

Московским солнышком хозяйка

Растапливает «невский лед»…

Мечты! вы — странницы босые,

Идущие через поля, —

Неповергаемой России

Незаменимая земля!

1925

Народный суд

Я чувствую, близится судное время:

Бездушье мы духом своим победим,

И в сердце России пред странами всеми

Народом народ будет грозно судим.

И спросят избранники — русские люди —

У всех обвиняемых русских людей,

За что умертвили они в самосуде

Цвет яркий культуры отчизны своей.

Зачем православные Бога забыли,

Зачем шли на брата, рубя и разя…

И скажут они: «Мы обмануты были,

Мы верили в то, во что верить нельзя…»

И судьи умолкнут с печалью любовной,

Поверив себя в неизбежный черед,

И спросят: «Но кто же зачинщик виновный?»

И будет ответ: «Виноват весь народ.

Он думал о счастье отчизны родимой,

Он шел на жестокость во имя Любви…»

И судьи воскликнут: «Народ подсудимый!

Ты нам не подсуден: мы — братья твои!

Мы — часть твоя, плоть твоя, кровь твоя, грешный,

Наивный, стремящийся вечно вперед,

Взыскующий Бога в Европе кромешной,

Счастливый в несчастье, великий народ!»

1925

Слова солнца

Много видел я стран и не хуже ее —

Вся земля мною нежно любима.

Но с Россией сравнить?.. С нею — сердце мое,

И она для меня несравнима!

Чья космична душа, тот плохой патриот:

Целый мир для меня одинаков…

Знаю я, чем могуч и чем слаб мой народ,

Знаю смысл незначительных знаков…

Осуждая войну, осуждая погром,

Над народностью каждой насилье,

Я Россию люблю — свой родительский дом —

Даже с грязью со всею и пылью…

Мне немыслима мысль, что над мертвою — тьма…

Верю, верю в ее воскресенье

Всею силой души, всем воскрыльем ума,

Всем огнем своего вдохновенья!

Знайте, верьте: он близок, наш праздничный день,

И не так он уже за горами —

Огласится простор нам родных деревень

Православными колоколами!

И раскается темный, но вещий народ

В прегрешеньях своих перед Богом.

Остановится прежде, чем в церковь войдет,

Нерешительно перед порогом…

И в восторге метнув в воздух луч, как копье

Золотое, слова всеблагие,

Скажет солнце с небес: «В воскресенье свое

Всех виновных прощает Россия!»

1925, март

Пасха в Петербурге

Гиацинтами пахло в столовой,

Ветчиной, куличом и мадерой,

Пахло вешнею Пасхой Христовой,

Православною русскою верой.

Пахло солнцем, оконною краской

И лимоном от женского тела,

Вдохновенно-веселою Пасхой,

Что вокруг колокольно гудела.

И у памятника Николая

Перед самой Большою Морскою,

Где была из торцов мостовая,

Просмоленною пахло доскою.

Из-за вымытых к Празднику стекол,

Из-за рам без песка и без ваты

Город топал, трезвонил и цокал,

Целовался, восторгом объятый.

Было сладко для чрева и духа.

Юность мчалась, цветы приколовши.

А у старцев, хотя было сухо,

Шубы, вата в ушах и галоши…

Поэтичность религии, где ты?

Где поэзии религиозность?

Все «бездельные» песни пропеты,

«Деловая» отныне серьезность…

Пусть нелепо, смешно, глуповато

Было в годы мои молодые,

Но зато было сердце объято

Тем, что свойственно только России!

1926

Зеленое небо

Как царство средь царства, стоит монастырь.

Мирские соблазны вдали за оградой.

Но как же в ограде — сирени кусты,

Что дышат по веснам мирскою отрадой?

И как же от взоров не скрыли небес, —

Надземных и, значит, земнее земного, —

В которые стоит всмотреться тебе,

И все человеческим выглядит снова!

1927

Десять лет

Десять лет — грустных лет! — как заброшен в приморскую глушь я.

Труп за трупом духовно родных. Да и сам полутруп.

Десять лет — страшных лет! — удушающего равнодушья

Белой, красной — и розовой! — русских общественных групп.

Десять лет! — тяжких лет! — обескрыливающих лишений,

Унижений щемящей и мозг шеломящей нужды.

Десять лет — грозных лет! — сатирических строф по мишени

Человеческой бесчеловечной и вечной вражды.

Десять лет — странных лет! — отреченья от многих привычек,

На теперешний взгляд — мудро-трезвый — ненужно-дурных…

Но зато столько ж лет рыб, озер, перелесков, и птичек,

И встречанья у моря ни с чем не сравнимой весны!

Но зато столько ж лет, лет невинных, как яблоней белых

Неземные цветы, вырастающие на земле,

И стихов из души, как природа, свободных и смелых,

И прощенья в глазах, что в слезах, и — любви на челе!

1927

В пути

Иду, и с каждым шагом рьяней

Верста к версте — к звену звено.

Кто я? Я — Игорь Северянин,

Чье имя смело, как вино!

И в горле спазмы упоенья.

И волоса на голове

Приходят в дивное движенье,

Как было некогда в Москве…

Там были церкви златоглавы

И души хрупотней стекла.

Там жизнь моя в расцвете славы,

В расцвете славы жизнь текла.

Вспененная и золотая!

Он горек, мутный твой отстой.

И сам себе себя читая,

Версту глотаю за верстой!

4 октября 1928

Осенние листья

Осеню себя осенью — в дальний лес уйду.

В день туманный и серенький подойду к пруду.

Листья, точно кораблики, на пруде застыв,

Ветерка ждут попутного, но молчат кусты.

Листья мокрые, легкие и сухие столь,

Что возьмешь их — ломаются поперек и вдоль.

Не исчезнуть скоробленным никуда с пруда:

Ведь она ограничена, в том пруде вода.

Берега всюду топкие с четырех сторон.

И кусты низкорослые стерегут их сон.

Листья легкие-легкие, да тяжел удел:

У пруда они выросли и умрут в пруде…

1929

На Эмбахе

Ее весны девятой голубые

Проказливо глаза глядят в мои.

И лилию мне водяную Ыйэ

Протягивает белую: «Прими…»

Но, как назло, столь узкая петлица,