Эмфирио - [16]

Гил выдержал несколько дополнительных шлепков и затрещин, после чего кувырком скатился с рампы, направляемый мощной дланью гарриона.

Флориэль боязливо ждал в отдалении — метрах в пятидесяти. Поднявшись с земли, Гил сразу поднял лицо к порталу яхты, но там уже никого не было. Отвернувшись, он присоединился к Флориэлю. Не говоря ни слова, приятели побрели назад по бульвару.

Им удалось проникнуть в здание вокзала, не обратив на себя внимание охраны. Снова вспомнив о ненависти Амианте к Обертренду, на этот раз Гил настоял на возвращении домой пешком — предстояло пройти около шести километров.

По дороге Флориэль взорвался: «Лорды! Мерзкая порода! Видел, как эта девчонка забавлялась? Обращаются с нами, как с грязью! Как будто от нас воняет! При том, что моя мать — троюродная сестра мэра! Я им еще покажу в один прекрасный день! И это не пустые слова — сегодня моему терпению пришел конец!»

Гил горестно вздохнул: «Она могла бы обойтись с нами и получше, спору нет. Но могло быть и хуже. Гораздо хуже».

Флориэль — взъерошенный, с лицом, искаженным от раздражения — взглянул на спутника с недоумением: «А? Ты про что? Она ж приказала нас побить! А сама глазела и ухмылялась!»

«Она могла бы узнать наши имена. Знаешь, что бы с нами сделали, если бы она донесла агентам Собеса?»

Флориэль поник головой. Приятели побрели в Брюбен. Опускаясь в зареве цвета золотистого пива, заходящее солнце ласкало их лица янтарным огнем.

Глава 5

В Амброе настала осень, за ней пришла зима: время пронизывающих холодом дождей и туманов, когда развалины покрываются черным и сиреневым лишайником, придающим дряхлому городу некое подобие унылого величия, в сухое время года недостающее. Амианте закончил работу над великолепной панелью, не только причисленной к разряду «Акме», но и послужившей поводом для объявления ему гильдией особой благодарности за выдающееся достижение, по поводу чего мастер тихо радовался.

Кроме того, ему нанес визит представляющий гильдию храмовый акробат — молодой человек с напряженным костлявым лицом, в багряно-красном жилете, черном цилиндре и каштановых бриджах, плотно облегавших массивные ноги, сплошь покрытые буграми мышц, преувеличенно развившихся за долгие годы исполнения ритуалов. Акробат пришел укорять Амианте за то, что тот позволяет Гилу вести беззаботную жизнь: «Почему ваш сын не участвует в духовном самопожертвовании? Почему не изучает даже азбучные выкрутасы? Ему неведомы ни обряды, ни зубрежи, ни славословия! Разве пристало недорослю не прыгать вместе со всеми? Каждый обязан выполнять добровольный долг перед Финукой!»

Амианте вежливо слушал знатока храмовых таинств, продолжая, однако, работать стамеской. Когда посетитель прервался, Амианте ответил тихо и примирительно: «Он еще слишком мал, чтобы мыслить самостоятельно. Если он родился с предрасположением к благочестию, оно скоро проявится, и тогда он быстро наверстает упущенное».

Храмовый прыгун не на шутку взволновался: «Заблуждение! Обучение лучше всего начинать в самом раннем возрасте. Посмотрите на меня! Еще в младенчестве я выполз на ковер со священным орнаментом! Первыми словами в устах моих были строки из «Апофеоза» и «Симуляций»! Что может быть лучше? Учите ребенка, пока он не вырос! А теперь он потерялся в духовной пустоте, готовый подвергнуться влиянию любого чужеродного культа! Поспешим наполнить душу его неисповедимыми меандрами Финуки!»

«Я объясню ему вашу точку зрения, — кивнул Амианте. — Может быть, это побудит его к богослужению, кто знает?»

«Ответственность несут родители! — нараспев произнес храмовый прыгун. — Когда вы в последний раз совершали праведные прыжки? Подозреваю, что с тех пор прошли многие месяцы!»

Амианте оторвался от работы и задумался, производя в уме какие-то расчеты, после чего снова кивнул: «Да, как минимум... многие месяцы».

«Вот видите! — торжествовал прыгун. — В том-то и дело!»

«Вполне вероятно. Ну что ж, я поговорю с сыном сегодня же, через некоторое время».

Храмовый представитель гильдии приступил было к дальнейшим нравоучениям, но Амианте казался настолько поглощенным работой, что ревнитель благочестия обреченно покачал головой, осенил себя священным знамением и удалился.

Когда прыгун выходил, Амианте обернулся к двери и проводил его ничего не выражающим взглядом.

Со временем, однако, Гилу пришлось считаться с правилами системы соцобеспечения. Когда ему исполнилось десять лет, его зачислили в гильдию резчиков по дереву. Сам он предпочел бы гильдию мореходов, но туда принимали только сыновей потомственных членов корпорации.

По такому случаю Амианте нарядился в церемониальный костюм, приличествующий на собраниях гильдии: узкий в плечах коричневый фрак с развевающимися фалдами, черной тесьмой окантовки швов и резными пуговицами, галифе с двойным вертикальным пунктиром белых простежек по обеим сторонам и рыжеватую фетровую шляпу сложной конструкции, с козырьком, черными кисточками и медалями гильдии. Гил впервые надел брюки (раньше он ходил в сером детском комбинезоне), темно-бордовую куртку и щегольской берет из лощеной кожи. Отец и сын вместе пришли в собрание гильдии.