Эмбер - [19]

— Твоя сестра не говорила мне, где у тебя шрам, — сказала я Сильви.

На самом деле, Сильви никогда не рассказывала об этом, но мне всегда было любопытно. Каждый, кто заразился ликантропией, носил шрам от укуса, обратившего его. Любая рана, которую несчастные получали после заражения, заживала, словно ее никогда и не было. А метку от укуса оборотня, обрекшего их на такую жизнь, жертвы будут носить всегда.

— Мой шрам? — Сильви сдвинула брови, словно в замешательстве, что, как я знала, было притворством. — Что ты имеешь в виду?

— Ну же, — подстрекала я, обретя уверенность под маской незнакомки. — У каждого оборотня есть метка. И если ты покажешь мне, где твоя, я попытаюсь обойтись без некоторых самых горьких компонентов в твоей настойке.

Ненависть к гадкой микстуре боролась в Сильви с природной скрытностью. Она потерла бедро левой рукой.

— Здесь. — Она коснулась внутренней поверхности бедра сквозь юбки.

— Странное место. Большинство меток остаются на ладонях, руках или ногах ближе к стопам. Иногда на шее. На что она похожа?

— М-м, на отметки от зубов. Два ряда воспаленных, красных, кривых углублений.

— Оборотень был в человечьем обличье, когда укусил тебя за бедро?

Сильви покачала головой.

— Я знаю, о чем ты думаешь, но я любила его! Когда он признался мне, что является монстром, я возненавидела его за обман. Он поклялся, что все не так плохо, и укусил меня, чтобы это доказать.

Я не хотела превращаться в чудовище и пошла к священнику, чтобы он благословил и излечил меня. Священник сказал, что превращение в оборотня — наказание за моё распутство, а единственное лекарство от этого — костер. Он запер меня в подвале и пошел за констеблем.

— И тогда ты сбежала из Города Королей?

Сильви смотрела на сложенные руки, и я возненавидела моё холодное любопытство за то, что огорчила ее.

— Я позволила Майнетт и Дульси думать, что меня предал Рауль, мой возлюбленный, а не моя собственная глупость. Я, возможно, сбежала бы с ним и позволила Майнетт и Дульси остаться в Городе Королей, но не смогла простить его.

А когда мы только прибыли сюда, я побоялась сказать об этом Эмбер. У нее такой острый язык, и она умеет читать. Хотя она всегда была добра к нам, и никогда не болтала о наших интересах, я не хотела, заглянув ей в глаза увидеть, что она считает меня дурой, влюбившейся в человека, которого едва знала. Думаю, было бы того хуже, произнеси она это вслух.

Я неловко обняла Сильви и погладила ее по спине.

— Ну, ну. Эмбер не сочла бы тебя дурой. Каждая женщина знает, как трудно принимать решения, если замешано сердце.

Я лгала. До встречи с Рианом я действительно посчитала бы Сильви дурой. Теперь же я сочла ее храброй.

— Я скучаю по Эмбер, — пробормотала Сильви, утирая слёзы. — Как думаешь, когда она вернётся?

— Могу предположить, что когда принц устанет от твоих услуг и услуг твоих сестер.

— О, если бы это было правдой. Он устал от нас ещё в начале. Он не дотронулся тут ни до одной женщины со своей первой ночи с Дульси.

— Он же здесь почти каждую ночь, когда луна не полна. Чем он занимается?

— Он живет, как монах! Не играет на деньги и не занимается сексом. Просто сидит в наших лучших комнатах и таращится из окна на задний двор. Клянусь, к этому времени он, должно быть, выучил вид из окна наизусть. Там ведь только огородик, конюшня и летняя кухня.

Я содрогнулась, подумав, сколько раз встречалась там с Рианом в лунном свете. Единственное мое спасение было в том, что в полнолуние принц оставался во дворце под замком. Мне не было нужды бояться, что он видел нас, но осознание того, что он часто бывал в доме, заставило меня занервничать.

— Он становится отшельником, — заметила Сильви. — Придворные и близкие друзья волнуются за него. Его кузен, великий герцог, планирует устроить бал в честь принца, чтобы подбодрить его.

— Я слышала, дворяне и торговцы, которые часто посещают этот дом, жалуются на балы и приемы, куда их тянут жены. Думаю, мужчины туда идут неохотно.

— Это будет бал куртизанок, — доверительно сообщила Сильви. — Его Сиятельство хочет пригласить всех куртизанок и дам лёгкого поведения, чтобы принц выбрал себе любовницу.

— Ты беспокоишься? Если принц выберет себе любовницу, мы можем потерять его заказы.

— Пф-ф! Если уж на то пошло, мы никогда и не хотели тех заказов. Просто если бы отказали ему, то потеряли бы все дело. Странно, но я не уверена, что принц мне нравится. Когда я рядом с ним, то могу думать лишь о том, как он прекрасен и великолепен, и что бы сделать, чтобы понравиться ему. Только стоит ему уехать, я вспоминаю, как он угрюм и капризен. Он приказывает, но никогда не просит. Кажется, он презирает нас за то, что мы обожаем его, хотя мы ничего не можем с этим поделать.

Я вспомнила ту ночь, когда приходила в комнату принца, чтобы разжечь огонь. Вспомнила, как его рука потянулась ко мне, когда он попросил меня не уходить. Вспомнила нежные, легкие прикосновения его губ к моим. Он не казался угрюмым или презрительным. Под отвратительным гнетом своего проклятия он казался… одиноким.

Я тут же уничтожила эту мысль. Мне не хотелось симпатизировать принцу. Я не хотела задаваться вопросом, почему он сделал наш дом хижиной отшельника. Однако вопросы сами вертелись у меня в голове, пока я шла через задний двор к летней кухне.