Эмбер. Чужая игра - [25]

— Почему гусеница не может летать? А? Хи-хи-хи! Она еще не родилась бабочкой.

— Она… живая?

— Парень, ты глубоко копаешь. А ты — живой?

— Да.

— Хороший ответ. Итак, ты считаешь, что в данную минуту ты живой?

— Ну да! Я мыслю, значит я существую. Cogito, ergo sum. Декарт, если не ошибаюсь.

— Великолепно! Примем это за точку отсчета. Начало координат… Базис… Упорядоченный набор единичных ортов. Или орт сам по себе единичный? Неужели склероз?

— Может, повреждение Лабиринта?

— Может-может. О чем я говорил? Ах, да… Она менее живая, чем ты. Но, с течением времени, приближается к состоянию, охарактеризованному тобой как жизнь. Без внешнего воздействия твоего уровня никогда не достигнет, да в этом и нет необходимости… Эмулятор… Это утратит значение. Квантовый переход количества в качество. Готов спорить на бессмертную душу Великого Морского Змея, что ты не заметишь этого момента, — Дворкин рассыпался мелким смехом.

— Она рожать сможет?

— Рожать? От тебя? Получится типичный эмберит. Не бессмертный, но долгожитель. Способный контролировать отражения и пробежать сто метров за семь секунд. Езус Мария, какие глупости тебя волнуют!

Вношу поправку на высокие материи и задаю гносеологический вопрос:

— Кто создал Логрус?

— Мальчик, ты не перестаешь меня удивлять. Тебя бросает из идиотизма в гениальность. Отвечаю: Логрус создал я! Но идею стибрил! — Дворкин опять рассмеялся как нашкодивший мальчишка.

— А что было до Логруса и Лабиринта? Мир без метафизики? Хаос и Порядок сосуществовали, не разделенные территориально?

— Ты будешь долго смеяться, парень, но Хаос и Порядок создал тоже я! Было дьявольски скучно, пока их не было.

— А что было тогда, когда ничего не было?

— Четырнадцать триллионов мегабайт, жестко закодированных по третьей системе Каспаро-Карпова. Никто не знал, что с ними делать.

Знакомая цифра — 14 триллионов. Атлас освоенной части Галактики? Хочу уточнить, но момент упущен. В зеркале — я. Отражение повторяет все мои движения. Одно странно — я стою к зеркалу лицом, а отражение ко мне — спиной… Невежливо это.

ИГРЫ С ОРУЖИЕМ

— Далеко еще?

— Ну что ты в душу лезешь? — зло отзывается Гилва.

— Послушай, может я тебя обидел? Честное слово, не хотел. Скажи только, чем.

— На самом деле не понимаешь? Это для тебя все рядом! От Авалона до нового Лабиринта за полчаса доходишь. Не все такие крутые, как ты. Нормальному человеку два-три дня на этот путь надо. Мне до Дворов Хаоса неделю добираться, а ты — по два раза в час — «далеко еще?» Как плевок в душу.

Прошу прощения у девы Хаоса, хмуро смотрю вперед. За пол дня мы успели несколько раз промокнуть и обсохнуть, попасть под ливень, в снежную бурю, в пустыню, полюбоваться двумя закатами, тремя восходами, звездным небом с двумя лунами, зеленым небом, розовым небом, фиолетовым небом с бирюзовыми облаками, отбились от комаров с карандаш длиной, затоптали копытами паука размером с табуретку, видели в небе летающую тарелку и мираж летучего голландца под всеми парусами, а Дворы Хаоса все еще далеко. Сейчас тащимся по каменистой пустыне с отдельно стоящими выветрившимися скалами. Наши с Паолой лошади не меняются, но Камелот в душе хаосит. Или перенял дурные привычки от хозяйки. То клыки отрастит, то мягкие кошачьи лапы с трехдюймовыми когтями и хвост с кисточкой. Сейчас вообще больше похож на буйвола, чем на лошадь. Лошади рогов не носят. Я еще могу заблуждаться в этом вопросе, но Поля точно знает. Камелот стремительно теряет уважение в ее глазах.

— Что у вас произошло с Бенедиктом?

— Расстались друзьями.

— Извини.

— Сама виновата. Ты был прав. Нельзя мечту трогать руками.

— Он оказался не таким?

— В точности таким, каким я его представляла. Цепной пес Эмбера. Хорошо то, что хорошо для Эмбера — вот его мораль. Я знала это, но не представляла, каково это вблизи. Он готов любить меня, готов жениться на мне. Но если ему покажется, что я несу опасность Эмберу, он меня убьет. Даже, если в этот момент я буду рожать ему ребенка. Такого человека хорошо иметь слугой, но не мужем.

На Бенедикте печать рока, — вспоминаю я слова Дворкина. Жаль парня. Гилву тоже. Из них получилась бы сильная пара. Вглядываюсь в горизонт. Очень уж тут скучно и однообразно.

— Что за срань? — удивленно хмурит брови Гилва.

— Где?

— Впереди. Их здесь не должно быть. Это не ты вмешался?

Смотрю вперед. Дорога делает поворот, и вижу фургон, влекомый четверкой лошадей. Перед фургоном бредет множество людей.

— Может, и я. Мне было скучно. А почему их не должно здесь быть?

— Ты знаешь, что там впереди?

— Нет.

— Вот поэтому.

Сегодня разговаривать с Гилвой бесполезно. Фургон двигается медленно, скоро сам узнаю.

Узнал. Это караван рабов. Две шеренги, человек по тридцать в каждой. Слева мужчины, справа женщины. Длинная цепь тянется от ошейника к ошейнику. Вместо одежды рабам выдано по белой простыне, в которую они кутаются от солнца. Хозяин каравана и человек шесть наемников едут в фургоне.

— Твоя работа, — шипит Гилва. Отказываться бесполезно. Все рабыни чем-то напоминают Паолу. Тащу из кобуры бластер и испытываю на обломке скалы. Работает.

— Отбить хочешь? А подумал, что потом с ними делать будешь? Их же кормить надо, поить надо, жильем и заработком обеспечить. А если ты через час еще караван выдумаешь, опять отбивать будешь? — не унимается Гилва. — Или девушки понравились? Дать золотой? На пару штук хватит.