Эмансипированные женщины - [21]

Никто не сомневался, что если Иоася и не потеряла еще место, то неминуемо его потеряет, — в пансионе хорошо знали, как строга пани Ляттер. Поэтому все учительницы и пансионерки, не исключая и той самой Зоси, которая заперла дверь дортуара, жалели Иоанну.

Только панна Жаннета твердила, что все это сплетни и что пани Ляттер не уволит Иоасю, так как за нее очень энергично заступилась панна Говард.

После обеда Магдалена с бьющимся сердцем направилась в лазарет проведать Иоасю, которую, несмотря на все сочувствие к ней, никто не навещал. Она нашла Иоасю в постели, вид у девушки был жалкий; у постели сидела панна Говард, завидев Мадзю, она вскочила со стула.

— Не думайте, пожалуйста, — воскликнула она, — что я ухаживаю за больной! Это занятие для баб, а не для женщины, которая сознает свое человеческое достоинство.

— Какая вы хорошая! — сказала Иоася, протягивая ей руку.

— Вовсе я не хорошая! — вознегодовала панна Говард, поднимая белесые брови и худые плечи. — Я пришла только отдать должное женщине, которая подняла бунт против тирании предрассудков. Мыслимое ли дело, что женщина не имеет права вернуться домой в два часа ночи, в то время как мужчины могут возвращаться хоть в пятом часу утра? Да будь я на месте пани Ляттер, я бы разогнала этих подлых лакеев, которые смеют делать замечания, и исключила бы из пансиона эту негодницу Зосю.

— Я на них не в претензии, — прервала ее Иоася.

— Зато я в претензии! — воскликнула панна Говард. — Вот пани Ляттер я уважаю за то, что она порвала наконец с предрассудками…

— Что же она сделала? — спросила Мадзя.

— Не все, но для нее и это много: она признала, что панна Иоанна — независимая женщина и имеет право приходить домой, когда ей вздумается. Впрочем, — прибавила панна Говард, — я сегодня заявила ей, что если она уволит Иоасю, я уйду из дома на всю ночь.

— Господи, что вы говорите? — со смехом прервала ее Мадзя.

— Я выражаю самое святое свое убеждение. Да, я уйду на всю ночь, и пусть только какой-нибудь негодяй попробует меня задеть!

Лицо панны Говард, когда она выражала эти свои взгляды, побагровело, и даже волосы приобрели какой-то еще более неопределенный цвет.

Передохнув минутку, она обернулась к Мадзе и, крепко пожимая ей руку, сказала:

— Ну, оставляю вас у постели больной и выражаю свое удовлетворение по поводу того, что и вы отважились обнаружить свои взгляды. Через год, два, самое большее три, нас будут миллионы!

«Нас? — подумала краснея Мадзя. — Что же это она думает, что и я стану эмансипированной?»

После ухода панны Говард, которая в подтверждение своих самых святых убеждений так хлопнула дверью, что пол в комнате заходил ходуном, Мадзя присела у постели больной. Она заметила, что Иоася переменилась. Руки у нее повисли, на глазах видны были слезы.

— Что с тобой, Иоася? — шепотом спросила Магдалена.

— Ничего, ничего! Я ни о чем не жалею. Но, если бы ты видела, как я путешествовала через двор! У меня не было пятачка, чтобы сунуть сторожу, и я слышала, как он ворчал, что если у кого нет денег, то ему нечего шататься по ночам. Во дворе я споткнулась, испортила все платье. А как поглядел на меня этот подхалим! Но только знаешь, это доставило мне удовольствие. Иногда мне как будто хочется все время падать в грязь, хочется, чтобы на меня показывали пальцами, да, да! Мне вспоминаются детские годы. Когда отец бил меня, я кусала себе пальцы, и это доставляло мне такое же удовольствие, как вчерашнее возвращение.

— Отец бил тебя? За что?

— Еще как! Но ничего он из меня не выбил, ничего, ничего…

— Ты очень возбуждена, Иоася. Где ты вчера была?

Панна Иоанна села на постели и, грозя сжатыми кулаками, зашептала:

— Раз навсегда прошу вас, не задавайте мне таких вопросов. Где была, с кем была, — это мое дело. Достаточно того, что я ни на кого не в претензии, ни на кого, слышишь? Не тот, так другой, все равно. Все дороги ведут в Рим.

Она повалилась на постель и, уткнувшись лицом в подушку, зарыдала. Стоя над нею, Мадзя не знала, что делать. Душу ее потрясали самые противоречивые чувства: изумление, гадливость и в то же время зависть.

— Может, тебе чего-нибудь надо? — с неприязнью спросила она.

— Ничего мне не надо, только уходите, пожалуйста, и не подсылайте ко мне соглядатаев! — ответила Иоася, не поднимая головы.

— До свидания.

Мадзя медленно вышла.

«К чему я говорю: до свидания, — думала она, — если не хочу ее видеть? В конце концов какое мне до всего этого дело? Я бы не пошла с мужчинами в ресторан и ни за какие сокровища не захотела бы оказаться в таком невероятном положении, значит, я не завидую ей. Но почему она совершила поступок, какого не совершил бы никто из нас? Разве она не такая же, как все мы, или она лучше нас?»

В коридоре Мадзя встретила хозяйку пансиона, панну Марту, высокую женщину в белом чепце; силы она была необычайной, но сутулилась и вечно кашляла.

— Ах, что у нас творится, панна Магдалена! — сказала хозяйка, сложив жилистые руки и еще ниже, чем обыкновенно, понуря голову. — Я живу здесь уже десять лет, и за все это время у нас не случалось ничего подобного. А бедная пани начальница…

— Что с нею?