Элька - [58]

Эль прячет глаза за прядями черных волос и чуть слышно шепчет:

— Быть с тобой…

Я осторожно протягиваю руку — чтобы не испугать мою улиточку, отбрасываю в сторону волосы с его лба, вглядываюсь в глаза. Они смотрят испуганно и со слабой надеждой, что не брошу приблудного щенка. Не брошу. Даже, если бы сказал, что хочет быть с той неизвестной мне тварью. Хотя, по большому счету, а кому Элька вообще был нужен, кроме его мучителей и любовников? Да и я тоже — всего лишь один из них. Не имею права судить — я так никогда не жил. А значит, прижми свою гордость, убей свою ревность и сохрани свое лицо. Одно из правил японской морали — мужчина — куб, его невозможно сдвинуть с правильного пути, он понимает разницу между добром и злом. Женщина — шар, катящийся туда, куда его направили, не имеющей понятия о добре и зле. Дело мужчины направить движение женщины в сторону добра. Элька не имеет понятия о добре и зле, что дало возможность ему выжить эти годы. А твое дело — направить его в нужную сторону.

— Иди ко мне…

Я очень осторожно тяну его к себе поближе. Эль вдруг как-то странно хрюкает и одним прыжком бросается мне в объятия, от его толчка я слетаю с кровати, падаю на пол, сверху на меня валится Элюн, не рассчитавший рывок, с хохотом начинает меня целовать, я барахтаюсь под худючим Элькиным телом и совершенно доволен. Элюн восторженно визжит. Я зажимаю ему рот-ведь два часа ночи же! Девчонки спят уже. В стену со стороны сестринской недовольно стучат-угомонитесь уже, а? Вот завтра Семенычу доложат!

— Все-все, а теперь спать пора.

— Ага, — в Элькином голосе — несказанное облегчение. Еще один этап пройден. Ох, Влад, и научит же тебя твоя козявочка плохому! Надо будет попросить его потом, когда выздоровеет, показать все позы, которые он знает. Интересно же! Мне-то столько еще надо понять.

22

В итоге мы засыпаем только к трем часам ночи. Элюн-то выспится, а вот я…

— Влад, Влад! — назойливый женский голос пробивает мои мозги. Я вскидываюсь на кровати, Элька мирно сопит рядом, я же почему-то оказался на самом краю — он меня, похоже, всю ночь спихивал…

— Влааад!

Глаза я кое-как продираю. Около кровати скромно прижалась одна из наших сестер.

— Влад, извини, что разбудили. И так ждали до шести. Помоги оттащить труп, плиииз!

Меня волной выносит из палаты — не хватало, чтобы еще Элька это услышал.

Мрачно спрашиваю:

— Кто преставился-то?

— Да там, из пятой палаты, перед рассветом… Жалко, молодой совсем.

Да я уже понял, кто. Ну да, ну да, молодой, за тридцать где-то.

— Ладно, пошли. Что вам неймется-то!

— Да понимать тяжело.

Кто бы сомневался — действительно, тяжело, семьдесят килограммов обвисших мертвых мышц, это тебе не атлетическое соревнование. И им и вдвоем тяжеловато будет, ладно, не впервой.

И сердито ворча, я продолжал свой путь.

Понятно, что видок у палаты еще тот — развороченные постели, на полу скомканная простыня, кровь, вода, ватные шарики. Как все было, так и побросали. Больные сиротливо жмутся в коридоре. Страшно. Вот им действительно страшно. Даже если работаешь с этим каждый день, то все равно непривычно и обидно. А те, которые это никогда не видели? Вот только что ходил, говорил, приставал к сестричкам — это святое, среди гороха гулять и не ущипнуть, и вдруг — вот так, все внезапно закончилось. Ему-то теперь уже все равно, а вот для его родни он еще живой — не знают. М-дя, вес-то у мальчика был… Да еще и на каталку приподнимать — высоковато. В момент, когда я корячился, пытаясь добиться хоть какого-то толку от своих малосильных помощниц, внезапно обожгла мысль — а ведь, если Эльке не помочь сейчас, то не факт, что через полгода-год он не превратится в наполненное водой, отечное существо, задыхающееся, бледно-желтое, срывающееся по всякому пустяку- потому как телесная слабость для любого человека унизительна. Захочешь ли ты быть с ним таким?..Можно подумать, у меня есть выбор. Мать не выбирает свое дитя, какое есть — такое и любит. А наши отношения, фиг знает, как их называть, но вот что там не только любовь — это да…

Слава Богу, Элюн так и не проснулся за время моего отсутствия. Я быстро скидываю свои вещи в сумку, целую его в ледяной нос. Эль просыпается и сонно щурится на меня.

— Элюш, я поехал в универ, вернусь, заберу тебя на выходные.

— В кино хочу, на места для поцелуев, и чтобы кино про пиратов!

Я тихо шепчу ему на ушко:

— А порнофильм дома на широкой кроватке?

Эль аж взвизгивает от вострога:

— А у тебя есть?

— А як же ж, целая коллекция!

Элька смотрит на меня с недоверием. Видимо, я не того формата, чтобы подозревать подобное. Да уж, внешность бывает обманчива…

— Ладно, все, я полетел!

Элюн разочарованно вздыхает. Ну все, вечером обсудим планы, мне бы до универа долететь вовремя…

Моя голубая мечта недовольно смотрит на часы. Ну да, опоздал на полчаса. Пробки, сэр, примета больших городов. Он только вздыхает и дергает головой — располагайся, мол, дружок. Располагаюсь… Нам объясняют новый материал, нудно и долго так объясняют, то и дело касаясь то моего плеча, то спины. Ну ладно бы девчонок поглаживал, хотя наши могут и послать максимально далеко, но я-то тут при чем? Чтобы лучше усвоил? Надоел, однако! И чего глупостями заниматься, конечно, не прежние времена, все довольно толерантны, но вот меня всегда потешает процедура здоровканья натурала с геем. Семеро умерло… Такая маленькая, крошечная пауза перед тем, как ответить на рукопожатие. Зона отдыхает. Хотя, впрочем, чего греха таить — было дело, и целовались прилюдно у нас двое в вестибюле. Потом половина курса мужского полу сильно плевалась. А этим пофигу было, надежа нации… И кстати говоря, не подзаборные — дети больших родителей. Мамы, говорят, сильно горевали — не будет внуков. Да уж… Ну у меня-то в мозгах другая идея билась-мне бы в перерыве с нашими дочк