Элизиум, или В стране Потерянных Снов - [173]

Он мог и сорваться в бесшабашную, злую, но какую-то невинно-честную правду — и тогда Драко и Астории приходилось несладко, как, впрочем, наверное, и школьным товарищам Скорпиуса, и учителям. Все это сочетание колких насмешек, нежнейших признаний, острой правды, искусной лжи, приводило Драко в ярость, но чаще — в искренний восторг. Ему казалось, что его ребенок действительно чудо, в прямом смысле — чудесное, единственное в мире существо, способное вызывать в окружающих столько гнева и обожания одновременно. Противоречия, которые не могут взбесить — а лишь восхитить того, кто видит глубже обычного мальчишества.

Но сейчас в Драко разрослись не любовь и восхищение, а глухой, темный гнев и желание добиться одного — послушания. Как порой любой из отцов превращается в дрессировщика, в командира, в генерала маленькой армии, идущей на штурм упрямой крепости.

Скорпиус рывком сел, и стайка молоденьких служанок прыснула от кривоногой ванны, наполненной радужной пеной. Белые и золотые платья брызнули в стороны, как осколки, как взлетевшие бабочки.

Одна маленькая рука еще болталась над скругленным мраморным бортиком, кто-то из служанок выронил пилку, и она запрыгала по полу, разбрызгивая блики. Другая рука мальчика в испуге метнулась к груди.

Драко с силой хлопнул дверью, служанки попятились. Они смотрели на нежданного гостя со смесью брезгливости, страха и откровенной, детской ненависти.

— Свободны, — пискнул им Скорпиус, и девушки одна за другой, ровным гуськом зашуршали подолами по ступеням, ведущим вниз, к висячим садам. Они украдкой оборачивались, словно пытаясь удержать Драко на безопасном расстоянии одной лишь силой своей неприязни.

Драко почувствовал себя чужаком — впервые так остро, что его сердце кольнуло. В королевских дворцах, в тех, где прежде ему пришлось побывать, чувство чуждости его сопровождало, опутывало плечи и давило на шею, сковывало движения, как неудобная одежда или тугой галстук — но лишь во Дворце Рассвета оно причиняло настоящую, ноющую боль.

— Что ты хочешь? — Скорпиус подцепил с края ванны какую-то шелковую хламиду и натянул, отвернувшись от отца, торопливо и воровато, быстро поднялся — края шелка упали на шапки пены и смяли их. — Зачем пришел?

— Прежде всего, дело не в Малоуне, — спокойно сказал Драко.

Мальчик резко обернулся.

— Я уже в курсе, как в этом дворце принято наказывать за чрезмерную болтливость. Обсудим позже, — Драко даже не пытался скрыть угрозу в собственном тоне.

Наоборот, как отец, отчитывающий нерадивое чадо, он все сильнее ощущал, что заводится и ярится от своих же слов.

— Ты ведь не ждешь, что я послушаю?

Драко шагнул к нему. Волосы Скорпиуса были мокры, набухали каплями влаги, и темные пятна расплывались на желтом шелке.

— Как раз этого я жду. С сегодняшнего дня. Кое-кто иногда забывает, чей он сын.

— О нет, — быстрая и злая усмешка скользнула по пухлым губам. — Я не забывал ни на секунду. Никогда, папа.

Драко отвесил насмешливый поклон.

— Спасибо, что избавил от необходимости доказывать.

— Ты не король, — Скорпиус выбрался из ванны и прошлепал, оставляя мокрые следы, к туалетному столику, рассеянно поднял флакон красного стекла, повертел и поставил на место.

— А кто? Ты?

— Зачем спрашиваешь, когда и так знаешь…

— Ты сейчас не здесь, — проговорил Драко тихо, раздельно. — Скорпиус Гиперион, вообрази, что видишь сон. Вообрази, а теперь скажи мне: что в этом сне самое главное?

Мальчик скривился.

— Это опять загадка?

Несколько лет Драко развлекал сына игрой в загадки — он с усердием книжного червя добывал загадки из самых разных сказок, повестей, саг и баллад, а мальчик с радостью включался в игру. Они начали с легких, детских, стишков и присказок — но затем, когда Скорпиусу исполнилось лет шесть — перешли к трудным и каверзным.

Лес челюстей? Борода. Лебеди крови? Вороны. Те, кто не знают пути, но знают дорогу? Ноги. Те, кто не ведает дороги, но знает путь? Глаза. Кого рожают, наклоняясь? Кивок.

Что нельзя потрогать, удержать и увидеть, но можно вызвать и погасить одним словом?

Скорпиус думал вечер и ночь, а утром закричал, едва Драко вошел, чтобы позвать сына к завтраку.

Смех, папа! Смех!..

— Подумай как следует, — посоветовал Драко.

— Не буду. Не стану! Ты столько меня искал, только чтобы все испортить?

— Я ничего не испорчу. Я только верну тебя…

— Вернись сначала сам! Я тебя не понимаю. Совсем…

— Ты злишься потому, что твой отец прав, — Драко не смог сдержать ухмылки.

— Ненавижу, когда ты так говоришь. И, между прочим, ты не всегда бываешь прав.

— Главное в твоем сне — то, что ты можешь проснуться.

Драко обвел рукой комнату, пронизанную светом и ажурными тенями из сада.

— Этого нет, Скорпиус. Ничего этого нет. Нет твоей короны, нет этой комнаты. Ты спишь и видишь сны. Ты только спишь. Весь дворец, вся страна Рассвета — только сон. Сомния — это сны. Множество разных, страшных и забавных, красивых и мучительных, темных и светлых.

Скорпиус с минуту напряженно смотрел на него, с видимым усилием подыскивал ответ, глаза его сверкали.

— Сон, — повторил он, наконец.

— Ты сейчас лежишь в своей постели. В комнате, где все такое же, как прежде: книжные полки, игрушки, метлы, гардины. За окном наши сады, там, вероятно, зима. Может быть, немного снега. Твоя мама…