Елизавета. Золотой век Англии - [89]
В соответствии с целым рядом столь же драконовских, но более конкретных указов, составленных под руководством Бёрли, в распоряжение маршала военной полиции поступал отряд из тридцати кавалеристов, вооруженных пистолетами, мечами и кинжалами[731]. В их задачу входило ежедневное и еженощное патрулирование улиц. Всех подозрительных лиц надлежало доставлять на заседания особой комиссии лондонских и мидлсекских магистратов, которые проходили два раза в неделю в здании центрального уголовного суда неподалеку от Ньюгейтской тюрьмы[732].
В указах подчеркивалось право маршала военной полиции выносить приговоры и вешать без суда любых граждан, пойманных за написанием или распространением крамольных листовок или плакатов. И хотя первый министр Елизаветы в последний момент дополнил документы положением, согласно которому за сведения, приведшие к столь страшному для обвиняемого концу, выплачивалось бы солидное вознаграждение, никого так и не поймали[733].
Слушания дел продолжались все лето. Многих правонарушителей магистраты приговорили к тюремному заключению или порке плетьми. Другим было предписано покинуть Лондон и отбыть по месту рождения. После заката солнца на улицах разрешалось находиться только дворянам, их женам и слугам королевы — поставщикам королевского двора, герольдам-сопровождающим, конюхам, гонцам и музыкантам или иным лицам, за которых дворяне могли поручиться. Для всех остальных наступал комендантский час[734].
Хотя объявить в стране военное положение Елизавету убедил мэр Спенсер, опасавшийся недовольства народа, принятие столь радикальных мер вызвало у судейских опасение, что королева стремится в принципе низложить сложившуюся правовую систему. В ответ на это с категорическим протестом выступили судьи Суда королевской скамьи[735]. Их возмутило очевидное неуважение положений Великой хартии вольности и принципов отправления правосудия. Королеве было направлено официальное письмо, от которого до нас дошел, к сожалению, только фрагмент; в письме судьи отстаивают право вызывать в суд любых заключенных для установления причин их ареста в рамках процедуры habeas corpus[736].
Две недели спустя маршалом военной полиции был назначен сэр Томас Уилфорд, уроженец Кента, зарекомендовавший себя отличной службой в Нидерландах и Нормандии. Бёрли очень хотелось избежать очередного столкновения с судьями, и он поспешил обуздать, насколько возможно, желание королевы увидеть побольше показательных казней. Поэтому мандат Уилфорда подразумевал работу в рамках существующих процедур, то есть с привлечением магистратов и констеблей, а не военных. На виселицу же, согласно окончательной редакции должностных полномочий Уилфорда, надлежало отправлять только преступников «отчаянных», неисправимых, «очевидно виновных» и презирающих закон, а значит, «иного наказания не заслуживающих»[737].
В сентябре мандат Уилфорда тихо отозвали, а дела города снова взял в свои руки мэр Спенсер. К этому времени порядок в Лондоне был в целом восстановлен. По просьбе мэра комиссия при центральном уголовном суде продолжала работать еще год, но ее полномочия ограничивались теперь расчисткой крупных улиц и пивных от лиц низшего сословия, в коих представители высших классов предпочитали видеть бездельников, бродяг и падших женщин[738].
Сама Елизавета напрямую тему закона и порядка более не поднимала. Вместо этого она с одобрением наблюдала, как Тайный совет по собственной инициативе оттачивает правоприменительные нормы, направленные на борьбу с бродяжничеством. В 1596 и 1597 годах Бёрли и другие тайные советники решились на спорные меры: нищих, бродяг, воров, сутенеров и карманников — жителей преступного Лондона — арестовывать, грузить на корабли и отправлять в Ирландию или Нидерланды для несения военной службы. В целях организации подобных чисток формировались новые отряды военной полиции, единственная задача которых состояла в том, чтобы, заметив праздношатающегося, задержать его и препроводить в порт[739]. Демобилизованные ветераны войны, по безденежью вынужденные попрошайничать и уличенные в этом, подвергались аресту и отправке обратно на линию фронта. Впервые праздные прогулки по улицам города были приравнены к тяжкому преступлению, что привело к бурному протесту в парламенте[740].
Особенно возмутит современного читателя то, как спокойно Елизавета восприняла весьма необычное предложение, с которым выступил в 1596 году любекский купец Каспар ван Сенден. Он предложил схватить всех чернокожих выходцев из Африки, живущих в Англии, и депортировать их в Португалию или Испанию для продажи в рабство или обмена на военнопленных англичан. Количество негров, вывезенных с Черного континента на туманный Альбион к тому времени, подсчитать невозможно, однако известно, что с 1540 года экспедиции английских купцов в «Берберию» (атлантическое побережье Марокко) происходили на регулярной основе, а в 1560-х годах сэр Джон Хокинс из Плимута вместе со старшим братом Уильямом снискали себе дурную славу людей, скупающих чернокожих рабов у провинциальных португальских купцов[741]. В коммерческом отношении план Сендена провалился, но доподлинно известно, что Елизавета его одобрила. Этот факт никак не способствует упрочению в XXI веке ее реноме «доброй королевы Бесс»
