Елизавета. Золотой век Англии - [173]

В конце концов время сыграло Елизавете на руку, хоть и нанесло ей урон в личном плане. После менопаузы королева начала стареть и поручила своим придворным поддерживать «культ» Глорианы, заказывая все более лестные портреты, а небольшие армии рабочих по месяцу или около того трудились над возведением уличных сооружений, воплощающих пасторальные фантазии королевы, во время ее летних путешествий по стране. В отличие от своего отца Елизавета никогда не поддавалась чарам легенды о себе, но после 1588 года начала верить, что Бог — протестант и Он на ее стороне. Выговаривая королю Генриху IV за то, что, перейдя в католичество, тот совершил выбор, который, как она считала, противоречит воле Божией и за который, возможно, ей тоже придется заплатить (если она продолжит его поддерживать), Елизавета дала понять, что ее религиозные убеждения всегда будут в центре ее мировоззрения. Дочь Генриха VIII чувствовала себя призванной Богом на спасение Северной Европы.

Пока ухаживания молодых красавцев, таких как Рэли и Эссекс, тешили ее тщеславие, в глазах придворных королева выглядела нелепой. Культ Глорианы достиг такого размаха, что несколько отравил придворную культуру. Весь двор обязан был верить в то, что королева чуть ли не вторая Мадонна: табу, которое нарушил Эссекс, пробормотав, что «ум ее стал так же худ, как и стан».

Для подавляющего большинства подданных, которых королева абстрактно звала «мой народ» и чью любовь считала неоспоримой с момента своего восшествия на престол, двор был отдельным миром. В 1601 году Елизавета красноречиво обращается к членам парламента: «Я согласилась стать свечой истинного девства, чтобы своей жизнью освещать и укреплять тех, кто ниже меня», — но здесь она обманывает себя[1637]. Для большинства, которому приходилось преодолевать порой неимоверные трудности, просто чтобы выжить, королева была лишь образом, маячившим вдалеке, а то и просто именем. Социальные и экономические последствия длительной войны сильно ударили по уровню жизни населения, однако вместо того, чтобы предпринять необходимые меры по восстановлению нарушенного равновесия, Елизавета ждала, что это сделают городские и окружные магистраты. Положение ухудшилось в несколько раз, когда тысячи тяжелораненых и больных солдат и матросов без средств к существованию начали возвращаться домой. Так Елизавета отплатила тем, кто бился с Непобедимой армадой, — оставила их умирать в трущобах. Из всех военных, которые сопровождали Эссекса и сэра Джона Норриса в Северной Франции, милости королевы удостоились лишь высокородные офицеры, но не простые пехотинцы, которым пришлось своим ходом добираться домой, мучась от голода. Елизавета всю жизнь была ужасным снобом.

В последние годы жизни королева часто болела, но вплоть до момента смерти Кейт Кэри ее ум оставался живым и гибким. Одному Сесилу удавалось обманывать ее, и то на протяжении всего двух лет. Заявления некоторых биографов о том, что незадолго до смерти ей неким образом удалось обнаружить факт тайной переписки между Лондоном и Эдинбургом, не имеют под собой реальной основы[1638]. Не можем мы судить и о том, сколь далеко продвинулись ее догадки относительно того, что Сесил намеренно подстроил провал Эссекса в Ирландии.

Если бы Елизавете пришлось судить саму себя, она бы сочла своим самым серьезным испытанием вовсе не угрозу Непобедимой армады в 1588 году и не последующие морские походы, а казнь Марии Стюарт. Наиглавнейшей целью Елизаветы была защита идеала установленной Богом монархии. Она всегда считала, что, подписав смертный приговор своей шотландской кузине, она подорвет авторитет монархический, после чего Англия погрузится в дикие, необузданные, первобытные времена короля Лира, правителя вересковых пустошей. Ей просто не повезло жить в эпоху, когда нюансы династической преемственности вступили в борьбу с идеалами подлинно протестантского государства. В то время как Елизавета склонялась к идеалам наследственности, в лице Бёрли побеждали идеи протестантизма. Причиной тому главным образом Религиозные войны во Франции и героическая борьба нидерландских кальвинистов. По обе стороны религиозного конфликта находилось множество людей, готовых оправдать заговор с целью убийства, выборную монархию или еще что похуже.

К 1601 году Елизавета обнаружила, что ее парламент не на шутку разобщен, а подданные требуют перемен. Самым страшным кошмаром королевы были «толпы людей за дверью, заявляющих, что все они честные граждане», заполонившие приемную палаты общин и устроившие публичную демонстрацию с целью заставить парламент «проявить сочувствие к их бедам». Такое положение дел напоминало ей о заговоре Эссекса, «трагедии», которую «разыграли на улицах города и в домах лондонцев сорок раз». Такие требования подразумевали, что монархия должна стать подотчетной парламенту, а парламент — народу, а идеи такого рода были для Елизаветы совершенно неприемлемы.

Последнее слово пусть останется за Рэли, блестящим оратором. Оправдываясь перед своими обвинителями на заседании суда в Винчестере, он гениально охарактеризовал положение королевы в последние годы и недели ее царствования. Он описал ее как «даму, которую время застигло врасплох»